в её живот, всё сильнее вжимая в себя в стремлении стать одним целым. Сохранить её под своей кожей. Только от одной мысли, что оставляю её здесь, колотить самого начинает. От ревности дикой, что без меня хотя бы один день встретит…и от страха. От бешеного страха, потому что я не смог предотвратить нападение, находясь рядом…что если будут ещё, когда я буду физически неспособен помочь? Но и другого пути я не видел.

 Только не после допросов охотников. Всех этих ублюдков, которые каждый в своем соло трусливо пели о задании нейтралов. Нейтралов, бл**ь! О задании уничтожить семью Николаса Мокану, при этом оставив в живых его самого. И нужно быть полным идиотом, чтобы не понять, что это было своеобразным приглашением на разговор. Конечно, я догадывался, с какой целью нейтралитет хотел видеть именно меня. Сотни человеческих трупов и трупов бессмертных не могли пройти мимо его внимания. Удивляло только, что самая сильная раса нашего мира доверила свою работу охотникам. Я старался не думать об этом. Разве имело значения, кто выпустит следующую пулю в моих детей или жену? Абсолютно никакого.

И да, как и Марианна, я понимал, что меня могут оттуда не выпустить. То, что я совершил несколько месяцев назад, каралось самым жестоким образом. Но если до сих пор никто из вершителей не соизволил явиться, чтобы снести мою голову с плеч хрустальным мечом, означало, что у меня есть все шансы не откинуть копыта на вершинах нейтральских гор.

А еще у меня была своя цель – узнать как можно больше о своих способностях. И единственные, кто мог помочь мне с этим, сейчас терпеливо ждали моего визита.

Обхватить подбородок Марианны пальцами и склонить к себе её лицо, чтобы коснуться губ нежным поцелуем. Пытаясь раздвинуть языком плотно сомкнутые губы. Моя девочка на другой волне. Не хочет сдаваться, ожидая клятвы. Ожидая надежды. Тихо зарычав, всё же ворваться в её рот, языком обвивая её язык, сплетая и тут же выскальзывая обратно.

– Клянусь. Вернусь.

Ещё одним поцелуй, застонав, когда зарылась пальцами в мои волосы, притягивая к себе.

– Вернусь за очередным глотком воздуха, малыш. Обязательно вернусь. Иначе сдохну.

ЭПИЛОГ

Он уходил, а я не могла разжать пальцы…Обняла у двери, и меня заклинило, не могу расцепить руки, впилась в воротник рубашки с такой силой, что, кажется, режу себе ладони о льняную материю и трясет всю. А он целует…в шею, в щеки. Чувствую напряжение… и эти жалкие попытки растянуть на вечность последние секунды. Еще немножко, еще пару мгновений. Пожалуйста. Совсем чуть-чуть. Запястья мои у себя на шее перехватил и осторожно отцепил от воротника, пальцы ледяные к губам прижал и в глаза мне смотрит. А я не знаю, вслух или про себя:

– Ты обещал…ты обещал мне.

Отходит назад и руки мои медленно отпускает, а меня начинает накрывать. Сильно, уже невыносимо сильно, и я вот-вот сорвусь на вопль. На унизительный крик. Вцепиться в него мертвой хваткой и не дать уйти. Не дать покинуть меня снова. Мне страшно. Как же мне страшно отпускать его. Наверное, он видит это в моих глазах, потому что сам бледный до синевы и челюсти сжал. Жалеет, что сказал… и я понимаю, почему раньше не говорил. Это безумно сложно – вот так уходить, сложно рвать с мясом и оставлять, когда боль от расставания режет на куски.

Но я не сорвалась. Не сорвалась, даже когда за дверь вышел. Даже когда спустился по ступеням тяжелыми шагами и каждый из них я отсчитывала ударом сердца. А потом не выдержала и сломя голову вниз, подворачивая ноги и на последней ступени опять обнять. Так сильно обнять, чтоб кости начало ломать. Целует мои щеки, быстро, хаотично, прижимая к себе.

– Ну что ты…что ты, малыш. Все хорошо будет. Слышишь? Посмотри на меня. Неделя. Максимум.

Не могу на него смотреть. Не могу, потому что меня уже не просто трясет, а швыряет из стороны в сторону, как пьяную. Не хочу рыдать…не хочу, чтоб видел, как меня разламывает на куски от панического страха его потерять. Сама руки разжала, опустила вниз, вспарывая кожу на ладонях до мяса.

– Иди…Иди, Ник. ИДИ! – Закричала и обратно наверх, быстро, не оглядываясь. Дверь у себя захлопнула и завыла, ломая об нее ногти, сползая на пол. Ударяя по ней ладонями окровавленными, а потом кулаками. Сильнее и сильнее. Сбивая костяшки и не чувствуя боли.

Почему? Почему я настолько проклята, что не имею право на счастье? Почему я не могу просто любить его и жить дальше, почему я не могу просто наслаждаться смехом наших детей, запахом любимого мужчины? Почему у меня всегда вот так? Бесконечный надрыв, агония? Вечный страх потерять его, вечная пытка и нескончаемая война. До крови, до смерти. До самого дна. И каждый раз все больнее – не привыкнуть, не научиться держать эти адские удары под ребра.

И я знала ответ…Знала, даже рыдая самой себе эти бесполезные вопросы – потому что люблю того, кого нельзя было любить. Потому что одержима им, потому что я выбрала и всегда выбираю его. Снова и снова. И потому что он любит меня. А это, наверное, еще страшнее, чем любить его самого безответно.

Но еще страшнее терять. Терять вместе с ним смысл жизни. Ощущать эту адскую пустоту и сходить с ума.

Я считала эти дни без него. Считала каждую минуту и секунду. Я ждала…ждала, что вернется ко мне. Он ведь обещал.

И снова в сумасшедшую агонию с головой, в дикий страх, что могу потерять, что могу не дождаться…Что он больше никогда не вернется оттуда ко мне. Кошмарами проклятый заснеженный лес и иней на наших лицах и волосах с дикой болью во всем теле и пониманием, что умираем. Мне снилось, что теперь я там одна под толстым белым саваном изо льда. Я кричу беззвучно его имя, а его нет нигде. Только эхо в висках отдается изнутри, и сердце бьется все медленней и медленней. А потом вижу его силуэт, через мутную корку. Стоит надо мной, а я бьюсь, ломаю ногти, извиваюсь под