Близились сумерки, и под кронами деревьев, которыми была обсажена Кромвель-роуд, сгущалась тьма. Улица, погруженная в синий полумрак, пустовала, лишь время от времени мимо проезжала одинокая карета. Когда они проходили около величественного кирпичного здания Музея естественной истории, Корделии показалось, что, кроме них с Джеймсом, во всем городе не осталось ни одного человека. Они не стали пользоваться «гламором», и редкие прохожие бросали на них мимолетные равнодушные взгляды. Скорее всего, они смотрели на Джеймса, решила Корделия: подобно отцу, он неизменно вызывал у людей интерес и восхищение, даже не задумываясь об этом. В сумерках его глаза – золотые, настороженные – напоминали ей глаза тигров, которых она когда-то видела в Индии, в Раджастхане.

– И как только ты догадалась вспомнить об Анне, – неожиданно сказал Джеймс, и Корделия удивленно взглянула на него.

Перед этим они обсуждали учебу. Корделию учила Сона и множество сменявших друг друга гувернанток и домашних учителей. Джеймс провел в Академии Сумеречных охотников всего несколько месяцев; там он познакомился с Томасом, Мэтью и Кристофером, и вместе они ухитрились взорвать крыло здания. Все, кроме Томаса, были исключены, но он не пожелал оставаться в Академии без друзей и после окончания учебного года вернулся в Лондон. В течение последних трех лет образованием «Веселых разбойников» занимались Генри Фэйрчайлд и Софи Лайтвуд.

– Я очень рад, что ты была с нами сегодня.

– Умиротворяющее присутствие женщины? – лукаво усмехнулась Корделия. – Для этого вполне подошла бы и Люси.

Джеймс рассмеялся. Он шагал легко, грациозно – она не замечала за ним такого со дня их встречи в Лондоне. Как будто он сбросил некое тяжкое бремя, хотя в данных обстоятельствах это казалось Корделии более чем странным.

– От Люси ничего подобного не добьешься. К сожалению, фамильярность порождает пренебрежение, и для нее мы четверо – всего лишь ее нелепый братец и его нелепые друзья. Иногда я с тревогой думаю о том, что…

Он смолк. Ветер захлопал полами его черного утреннего пиджака, и они взметнулись, как крылья.

– Ты тревожишься насчет Люси? – переспросила Корделия, озадаченная последней фразой.

– Нет, дело не в этом, – задумчиво ответил Джеймс. – Меня волнует то, что мои друзья слишком легко вжились в свои роли. Кристофер – чудаковатый ученый, Томас – добряк, Мэтью – безнравственный персонаж. А я… до сих пор не знаю точно, кто я такой.

– Ты – лидер, – улыбнулась Корделия.

Эти слова, казалось, позабавили Джеймса.

– Вот как?

– Между вами четверыми существует тесная связь, – продолжала Корделия. – Это видно всякому. Но ваши отношения гораздо сложнее, их нельзя описать в трех словах. Томас – не просто добродушный великан, Кристофер – не просто рассеянный ученый, интересующийся только колбами и пробирками, а Мэтью способен на большее, нежели отпускать сомнительные шуточки и с шиком носить модные жилеты. Каждый из вас, так сказать, следует за своей звездой – но ты, Джеймс, ты являешься той нитью, которая связывает вас всех. Ты видишь, что́ требуется каждому из вас, ты угадываешь, когда одному из вас необходима поддержка, а когда человека следует оставить в покое. Часто случается так, что люди, в молодости связанные дружбой, позднее становятся чужими друг другу, но ты никогда не допустишь подобного.

Улыбка Джеймса погасла, и он заговорил, хрипло и даже немного грубо:

– Выходит, я – кто-то вроде няньки, тот, кто обо всех заботится, кого больше всех интересует наша дружба, ты это хотела сказать?

– Ты обладаешь редкой способностью сопереживать людям, чувствовать чужую боль, – попыталась объяснить Корделия. Она испытала мимолетное облегчение оттого, что произнесла эти слова вслух, высказала Джеймсу свое мнение о нем. Даже когда она была уверена в том, что он всегда будет с Грейс, в те минуты, когда видела их рядом, терзалась ревностью, она все равно восхищалась его душевными качествами. – В этом твоя сила.

Джеймс отвел взгляд.

– Я что-то не то сказала? – заволновалась она.

– Просто я вспомнил ту ночь, на мосту Баттерси, – произнес он. Они стояли на тротуаре напротив дома Корделии, под ветвями бука. – Грейс спросила меня, не соглашусь ли я бежать с ней. Порвать со своей семьей, жениться на ней в Шотландии, начать жизнь заново уже в качестве простых людей.

– Но… а как же твои родители, и Люси… – В первую очередь Корделия вспомнила о подруге. Она знала, что расставание с братом причинит Люси страшную боль. Это будет хуже смерти – знать, что он по доброй воле согласился покинуть их навсегда.

– Да, – тихо произнес Джеймс. – Это означало бы бросить своего парабатая. Всех друзей. – Его золотые тигриные глаза поблескивали в темноте. – И я отказался. Выходит, я недостоин ее. Оказалось, что я любил ее не так, как должен был. Поэтому не думаю, что способность любить является моей сильной стороной.

– Она просила тебя не о любви, – воскликнула Корделия. Внезапно ее охватила ярость и злоба на эгоистичную девицу. – Это не любовь. Это испытание. А привязанность человека нельзя испытывать подобным образом. – Она смолкла и через некоторое время продолжала: – Прости. Я не должна была… я не могу понять Грейс, и поэтому не имею права судить ее. Но ведь вы наверняка расстались не из-за этого?

– Истинную причину я до сих пор не могу толком понять, – вздохнул Джеймс, сцепив руки за спиной. – Но я знаю, что все кончено, и на этот раз навсегда. Она забрала свой браслет. И выходит замуж за Чарльза.

Корделия застыла. Нет, этого не может быть, наверное, она ослышалась.

– За Чарльза?

– За старшего брата Мэтью, – объяснил Джеймс, как будто она могла забыть о том, кто такой Чарльз.

– Нет, – выдохнула Корделия. – Она не может это сделать. Они не могут.

Джеймс начал объяснять что-то, он говорил об Ариадне, о разорванной помолвке, но Корделия не слышала его – она думала об Алистере. Вспомнила свидание в библиотеке, вспомнила, как страдал Алистер из-за будущего брака Чарльза. Алистер тогда сказал, что женой его друга, по крайней мере, станет Ариадна, которая его не любит… нет, он не мог знать об этом.

«О, Алистер».

– Что с тобой? – Джеймс со встревоженным видом шагнул к Корделии. – Ты очень бледна.

«Мне срочно нужно домой», – хотела было ответить она. Джеймс стоял совсем близко, и она чувствовала аромат сандалового мыла, запах выделанной кожи и чернил. Вдруг он поднял руку и осторожно провел пальцем по ее щеке.

– Корделия!

Джеймс и Корделия вздрогнули и отодвинулись друг от друга. Дверь дома открылась, на ступени хлынул свет множества свечей, и на пороге возникла сияющая Сона. Ее темные волосы были прикрыты шелковым шарфом.

– Корделия-джун, входи же, пока ты не подхватила простуду. О, мистер Эрондейл, как любезно с вашей стороны было проводить Корделию домой. Вы истинный джентльмен.