— Мой кабинет расположен на первом этаже, рядом с гостиной, — пояснил Джайлс. — И захватите с собой вина. Когда есть чем промочить горло, работа идет веселее.

Едва за Бараком закрылась дверь, Джайлс повернулся ко мне.

— Насколько я понял, вчера Меджи изменила своей обычной молчаливости и немного рассказала вам о моей ссоре с племянником.

— У вас нет оснований упрекать свою служанку в болтливости. Она упомянула лишь, что ссора вышла из-за политики.

— И все же бедняжка Меджи чувствовала себя виноватой, — грустно улыбнулся Джайлс. — Но если вы, Мэтью, согласны помочь мне, вам лучше узнать все. Хотя, признаюсь, мне до сих пор тяжело вспоминать об этой истории.

— Я все понимаю. Но, Джайлс, вы уверены, что у вас хватит сил для такого длительного путешествия? После недавнего приступа…

Ренн нетерпеливо махнул своей большой рукой; изумруд сверкнул в солнечном свете.

— Я поеду в Лондон во что бы то ни стало, — заявил он с неожиданной резкостью. — Решение принято, и никакие обстоятельства не заставят меня изменить его. Но позвольте рассказать вам о моем племяннике.

— Как вам будет угодно.

— К моей величайшей скорби, все дети, которых Господь послал мне и моей дорогой супруге, умерли в ранние годы, — начал Джайлс. — У жены моей была сестра, Элизабет, которая состояла в браке с человеком по имени Дейкин. То был мелкий клерк, серый и неприметный человечек, лишенный даже намека на честолюбие. Я всегда относился к нему с некоторым пренебрежением. И признаюсь, подчас мне становилось завидно, что сын их вырос высоким и крепким парнем, не знавшим ни единой болезни. Когда юноша достиг соответствующего возраста, он был отправлен на учение в Грейс-Инн. Разумеется, я снабдил его рекомендательными письмами. Как вы понимаете, мне, бездетному, не составило труда привязаться к племяннику всей душой, — произнес он с грустной улыбкой. — Мартин обладал незаурядным умом и, несмотря на свою молодость, отличался независимостью суждений. Эту черту я особенно в нем ценил, ибо она встречается крайне редко. Вы наделены ею в высокой степени, — добавил старик, указав на меня бокалом.

— Благодарю вас, — со смехом ответил я.

— Однако подчас независимость суждений чревата весьма опасными последствиями, — изрек Джайлс.

— Полностью с вами согласен, — кивнул я.

— Каждый год Мартин приезжал в Йорк, навестить родителей. Здесь, в этой гостиной, мы проводили веселые безмятежные вечера — Мартин, его родители, моя жена и я, — вздохнул Джайлс, обведя комнату глазами. — Ныне все мертвы, за исключением меня и Мартина.

Губы его сжались в тонкую линию.

— Мартин рассказывал мне о Лондоне, о своих товарищах, но ни словом не упоминал о том, что действительно занимало его ум. Девять лет назад, летом тысяча пятьсот тридцать второго года, он снова приехал домой. Король все еще был женат на Катерине Арагонской, но вот уже несколько лет пытался получить у Папы развод и жениться на Анне Болейн. Вся эта история уже подходила к концу. Вскоре, как вы помните, король порвал с Римом, назначил Кранмера архиепископом Кентерберийским и заставил его объявить свой первый брак недействительным.

— Да, я все это прекрасно помню.

— Здесь, на севере, весть о разрыве с Римом повергла всех в ужас. Мы понимали, что теперь, когда королевой стала поборница реформ Анна Болейн, к власти придут еретики, подобные Кромвелю. Так и произошло в действительности.

— В ту пору я тоже был ярым поборником реформ, Джайлс, — не преминул сообщить я. — С Кромвелем я был хорошо знаком еще до того, как он поднялся к вершинам власти.

Джайлс вперил в меня испытующий взгляд. Оказывается, глаза его могли быть чрезвычайно острыми.

— Судя по тому, что вы говорите в прошедшем времени, ныне вы не являетесь ярым поборником реформ? — осведомился он.

— Да, пыл мой изрядно угас. Впрочем, в стан папистов я тоже не переметнулся.

— Что до Мартина, то пыл его казался неугасимым. Никогда прежде не встречал я человека, столь ревностно отстаивающего свои убеждения.

— Так он был реформатором?

— Напротив, папистом. Сторонником королевы Катерины. Разумеется, участь первой супруги короля не могла не возбуждать сочувствия. Она прожила с Генрихом более двадцати лет, неизменно оставаясь его верной и преданной спутницей. И король поступил до крайности жестоко, бросив ее ради Анны Болейн. Однако и я, и мой племянник понимали, что дело тут не только в новом увлечении Генриха. Королеве Катерине перевалило за сорок, и она более не могла иметь детей. У короля была только дочь, а он жаждал иметь наследника мужского пола. У него оставался один лишь выход — жениться на молодой женщине, способной родить ему сына. Иначе династия Тюдоров кончилась бы с его смертью.

— Да, наследник был ему необходим.

— В то время многие из нас полагали, что лишь от королевы Катерины зависит, сохранится ли в Англии истинная религия, — продолжал Ренн. — Все могло сложиться иначе, если бы она последовала разумному совету Папы и отправилась в монастырь, предоставив королю возможность жениться вновь.

Старый законник сокрушенно покачал головой.

— Но королева была по-женски упряма и недальновидна. Она настаивала на том, что Господь благословил их брак и лишь смерть разлучит ее с Генрихом. А в результате случилось то, чего сама королева опасалась больше всего, — страна оказалась в пучине религиозной розни.

— Да, как это ни парадоксально, именно королева Катерина, рьяная католичка, некоторым образом спровоцировала реформацию.

— Увы, Мартин не видел этого парадокса. Он был неколебимо убежден в том, что король обязан хранить верность Катерине Арагонской. И о своих убеждениях он объявил нам за столом.

Джайлс вновь окинул комнату глазами.

— Признаюсь откровенно, я пришел в ярость. Ведь в отличие от этого юнца я прекрасно понимал, что несговорчивость королевы вынудит ее супруга пойти на разрыв с Римом. Так в конце концов и случилось. Теперь, когда обе королевы, и Катерина Арагонская, и Анна Болейн, мертвы, кажется странным, что мы вели из-за них столь жаркие споры. Но в ту пору мы, сторонники прежней религии, разделились на два лагеря. Люди здравомыслящие, подобно мне, ждали от королевы уступок, а упрямцы, подобные Мартину, этих уступок отчаянно не желали. Да, Мэтью, тогда мы наговорили друг другу много неприятных вещей, — признал Ренн, покачав своей львиной головой. — Родители Мартина встали на сторону сына, и это лишь усугубило мой гнев. Я понял, что прежде он не раз обсуждал с ними свои политические взгляды. Мысль о том, что он был столь скрытен со мной, своим покровителем и наставником на стезе закона, была мне чрезвычайно обидна.

В голосе Джайлса послышалась невольная горечь.

— Но почему вы решили, что с родителями он был откровеннее, чем с вами? — спросил я. — Возможно, его родители просто решили поддержать сына.