Они сидели молча. Небо на востоке и юго-востоке уже почти без перерывов светилось красноватым играющим светом, он разгорался и исчезал в полном безмолвии.

– Рябиновая ночь, – сказал негромко отец. – Что ни говори, а раньше и грозы были сильнее, чаще, и зарницы ярче. Бывало, полночи полыхает. Светло прямо, хоть ты иди работать…

– И вода раньше мокрее была, – не мог не вставить Славик.

Отец ничего не ответил.

– Я думаю, что сейчас столько металлоконструкций всевозможных и все они по сути – громоотводы вот они и не дают скопиться зарядам в земле во время грозы. Происходит утечка зарядов с помощью всевозможных громоотводов. Потому и грозы не такие сильные… – Дядя Петя замолчал ненадолго. – Так. Поиграют молнии между тучек, а затем и погаснут. Нет у грозы сил расколоть надвое небо и свалиться на землю огненным столбом.

Славик решил, что дядя Петя прав. По научному объяснил, почему ослабли грозы.

Отец не сдавался. Он пошел в наступление.

– И вода была мокрее, потому что была чище. Сейчас же в речке помоешь руки, а они мыльные. Столько порошков стиральных растворили – трудно вообразить. Про остальное я и не говорю…

Дядя Петя перевел разговор на другую тему.

– Как будем отъезжать?

– Почистимся, помоемся и уйдем пораньше, чтобы успеть к автобусу, – сказал отец.

– Искупнемся и вперед, – бодрым голосом добавил Славик.

– Неизвестно, какая погода будет, да и вообще что за мытье в холодной воде. Нужно на прощанье баньку устроить, запаршивели мы изрядно, – отец пятерней потрепал, поправил волосы. – Иначе чучелами приедем.

– Как в твоем стихотворении, – вставил Славик.

– Ты думаешь, это реально – организовать баньку при наших возможностях? – осторожно спросил дядя Петя.

– Некое подобие с паром и веником, я думаю, получится. Кстати, в каком виде мы оставим стоянку? Мне кажется, мы должны полностью замести следы: оставить все, как было до нас.

– Жалко, – первым сказал Славик. Он повернулся, чтобы взглянуть на шалаш, но ничего не увидел в темноте.

– Да, – поддержал его дядя Петя, – опять же, может быть, кто-то воспользуется нашим сооружением: рыбак заночует, грибник от дождя спрячется.

– Кому приятно поселяться в затоптанном чужом жилье, лучше сделать новое. Рыбак поставит палатку и разведет огонь в очаге: его трогать не будем, он вписывается в местный ландшафт, всего лишь несколько облагороженная куча камней.

– Шалаш – несколько облагороженная куча хвороста, – заметил дядя Петя.

Отец подбросил в костер хвороста.

– Через десять лет, когда кострище затянется травой, никто и не подумает, что на этом месте стояла печка, хорошо послужившая троим бродягам две недели.

– Через десять лет? – переспросил Славик.

– А ты что думал. Калили, калили землю огнем, а потом хочешь, чтобы сразу редиска начала расти. Сначала плесень поселится, затем корочка мха. Разве что семена кипрея ветром занесет. Ну, а настоящая дернина образуется очень не скоро.

– Шалаш развалится скорее, – сделал вывод дядя Петя.

– Без присмотра его растреплет ветер, загадят птицы. Мыши натаскают внутрь всякой трухи.

– А как охотничья избушка? – вспомнил Славик. – По правилам мы должны оставить здесь продукты, дрова, спички.

– Если мы оставим спички, то кто-нибудь обязательно устроит фейерверк себе на потеху. Сожгет кучу посохшего хвороста и заодно гектаров сто леса.

– Здесь, Слава, не тайга, – объяснил дядя Петя. – Здесь никто не появится замерзший, усталый. До ближайшего жилья здесь не десятки верст.

– Шалаш – это баловство, игрушка. Нечего оставлять в лесу следы развлечений, – твердо сказал отец.

Они забрались в шалаш, улеглись. Толстые стенки, сложенные не из одного слоя лапника и лиственных веток, почти не пропускали и солнечный свет, а слабые отблески далеких зарниц проникали внутрь только через щели неплотно подогнанной двери в виде неясного, почти неразличимого свечения. В отличие от ласковых солнечных искорок в этих отблесках было что-то тревожное, угрожающее…

Славик уснул не сразу. В тишине он спокойно думал, что эти слабые отблески напоминают о деятельности людей: об артобстреле, вспышках электросварки, сиянии расплавленного металла… Где-то далеко все это происходит на самом деле. Это они спокойно живут в лесу, а большинство людей зажигают электрические дуги, наводят прожекторы, плавят металл, поднимают самолеты и ракеты, стреляют, взрывают, и им совершенно нет дела, что существуют еще тихие озера, густые леса, травы, звери. С другой стороны, им троим тоже не было никакого дела до машин и электричества целых две недели, но завтра придется возвращаться на автобусе, включать телевизор… Что ему хотелось – остаться ли еще на неделю или уезжать отсюда, Славик не мог уверенно ответить даже себе. Одно было ясно: рано или поздно, но покидать обжитое лесное местечко придется… Летчик в ревущем самолете знает, что в выходной день он выедет на бережок, посмотрит на воду, деревья, чаек, а затем снова пойдет к ревущему самолету… Грохот железа или лесная тишина, асфальт под ногами или мягкий мох, сумасшедшая езда на автомобиле или неспешная ходьба, горячая ванна или купание в холодном озере, шоколадный батончик или кислый отвар из черники… Что лучше?.. Задавался вопросом Славик и не знал, как ответить…

Он так ничего и не решил. Уснул.

Вернусь я и в запах смолистый,

И в полдня духмяный огонь,

Где снова жучок золотистый

Мою пощекочет ладонь.

Вс. Рождественский

Баня. Обсуждение итогов. Консервация «усадьбы». Прощание с Золотым ключом. Встреча с волком. Возвращение.

Записи в дневниках отсутствуют

Когда Славик утром выбрался из шалаша, то чуть не стукнулся лбом о большой валун. Он попробовал толкнуть его, но не смог даже пошевелить его. Раньше он лежал далеко отсюда, у воды.

– Папа, как вы его притащили? – первым делом спросил он.

– Прикатили с дядей Петей, – неохотно отозвался отец. Он рубил сухостоину на короткие поленья, но не колол их..

Славик не стал донимать вопросами отца. Видел, что настроение у него не ахти. Когда он был чем-то озабочен, всегда хмурился. Ясно и так, что камень для бани.

Дядя Петя, наверное, впервые за две недели не ушел на утреннюю рыбалку. Мало того – он утром сматывал удочки… Складывал лески с крючками, жерлицы, поплавки в ящичек.

– Из шалаша надо все убрать, все вещи, – приказал отец, ни к кому конкретно не обращаясь.

Славик залез в шалаш, сел на шуршащее ложе. За недолгий срок он привык к их примитивному жилью. Он знал каждый сучок на стенках, каждую жердочку на потолке…