— Недавно у меня был выбор: каждый день завтракать, обедать и ужинать в университетской столовой или есть два раза в день, но купить стиральную машину и мебель в комнату, — Леха глотнул черного чайку и засмаковал. Я ждал, пока он сам расскажет про выбранный вариант. — Как видишь, моя одежда висит в шкафу, а носки крутятся в стиралке. А вообще нормально все. Аспирантура здесь нетяжелая, и я думаю устроиться преподавателем русского языка в Сорбонну.

Мы перевели темы на другую частоту и долго обсуждали то, что и положено школьным товарищам: детей одноклассниц; подушки-пердушки, подложенные на стулья учителей в шестом классе; победителей игры «Стоп-земля». Это было просто, а оттого хорошо — мы, некогда лучшие друзья, пили чай на другой стороне континента, и каждый понимал, что ныне у нас свои жизни, которые по-прежнему могут пересечься. А по душевным разговорам за чайком я очень скучал.

Подъем был ранним и оттого ненавистным. Моим зажравшимся глазам было совершенно невмоготу восторгаться очередной достопримечательностью, улицей, человеком, городом. Я бы с удовольствием просидел дня три дома, из декораций меняя только кухню на туалет. Лишь потому, что Леше с Ноэлин нужно было отправиться в город, мне пришлось нехотя присоединиться к их компании и добраться до центра Парижа.

Я сразу обалдел. Столько изящества и искусства самовыражения мне не встречалось ни в одном городе мира. Все утопало в красоте. Красоте изгибов парижанок, изгибов фонарных столбов, изгибов величавой Сены, изгибов французского языка. Я бежал по улице, заглядывая в багетные лавки, мольберты художников, Люксембургские сады и окна парфюмерных, и с каждым вдохом столица Франции заново возвращала мне интерес к жизни. Было слишком медленно идти — хотелось больше, глубже обнять Париж. И я бежал. Это было славное время восполнения элегантности в поведении окружения, чего мне так не хватало по ту сторону океана. Казалось, тогда я забыл правило путешественника номер пять: красота — это то, как ты смотришь на мир, а не то, что видят глаза.

На следующий день дождь застучал по синим и серым крышам города, отражая в них бездонное небо. Мое желание погрязнуть в Париже усилилось, и я отправился прыгать через лужи. За мокрой пеленой Париж был лучше хотя бы оттого, что прогнал с промозглых улиц тех, кому стал обиходен, и оставил только истинных одержимых, готовых почитать его красоту в любую погоду.

Дождь шел четыре дня. Все это время я не мог расстаться с городом. Поначалу в мои планы входило провести около трех суток в Париже, денька два в окрестностях Кельна, день в Берлине, может быть, заскочить в Прагу и уже оттуда через Польшу и Беларусь вернуться в Россию. Но Париж основательно меня очаровал, и нелегко было с ним прощаться. Я очутился в этом городе второй раз — и не мог понять, отчего в предыдущий он мне не понравился. То ли я был слишком молод, то ли недалек. Все вокруг словно излучало великолепие, и я эгоистично напивался им. Было решено наплевать на Кельн с Прагой, а из Парижа прямиком отправиться в Берлин.

Можно было бы рассказать за чашкой латте с круассаном, сколь много случилось между корпусами Сорбонны, бульварами Гренеля и мостами Конкорда, но толку от этого было бы мало, ибо Париж — это процесс. Если бы мне дали право окрестить это слово любой частью речи, я бы, несомненно, выбрал глагол.

Который раз я перепрыгивал турникеты метро, выходил на случайной станции и предавался потоку поворотов, встреч, знакомств и уединений. Я позабыл обо всех Енисейских морях и полностью отдался потоку Елисейских Полей. Каждый угол заставлял меня заслушиваться французским радио, пытаясь хоть немного вторить этому языку, на котором говорила сама любовь. Здесь я сравнил свой пульс с пульсом города: почти совпал.

Но была и обратная сторона этого процесса. Обилие желающих понять столицу Франции с каждым веком, годом и секундой росло. Это делало город ревнивым и высокомерным. Каждый понимал, что не посвященному в тайные закоулки французского менталитета остается не так много безвозмездного счастья, но одно такое счастье — быть прохожим в Париже — стоило многих других.

Если вы так же, как и я, возжелаете отдаться этому месту, знайте: ваша неуемная энергия и энтузиазм легко затеряются на фоне города, живущего своей частной жизнью, гордого уже тем, что нет на черно-белом свете такой причуды, такого порока, такой страсти, что была бы чужда значительной части парижского общества. Не для вашего взора отражаются профили Нотр-Дама в витринах кофеен Монтбело, а Триумфальная арка светит проспектами в разные стороны, словно солнце. Этот город, опытный, ухоженный, пленящий, — не ваш.

В первые же сутки в моем кармане образовалась черная дыра наряду с пустотой в желудке. Мне надоело ходить без денег, и нужно было придумывать, где их доставать. Пораскинув извилинами, я решил провести что-то в корне новое — например, онлайн мастер-класс по фотографии. Мне тяжело было предсказать, будет ли спрос на этого зверя, кого конкретно хотят услышать зрители, и в состоянии ли мой рот донести кому-то хотя бы крупинку информации, претендующую на полезность. Поэтому на страницах в социальных сетях я написал короткое сообщение о наборе людей на фотоурок, а после присел. Ждать пришлось недолго — уже вскоре нашлись два человека, которые желали перенять опыт. Спрос есть — будет и предложение! Оставалось только придумать, что им рассказывать. Вечером я засел в комнатухе вместе с душистым чайком и пересмотрел штук десять чужих уроков. Из них была сформирована половина мастер-класса, а вторая часть основывалась на личном опыте.

И вот, на следующий день, вооруженный ноутбуком и скайпом, я по обычаю своему вылетел на случайной станции и стал разузнавать у всех прохожих, где здесь находится самый скоростной вай-фай во всей Франции. Все мне тыкали в одном направлении — в сторону старинного «Старбакс’а». Стоит упомянуть, что дождь разошелся хлеще обычного, поэтому прохожие, только махнув ладонью в направлении северо-востока, отводили глаза и стройной походкой маршировали к соседнему кафетерию. Поиски ознаменовались тремя кругами трусцой вокруг Оперы Гарнье, пока наконец перед глазами не предстало искомое здание с витражной зеленой вывеской. Я плюхнулся на потертый диван и раскрыл ноутбук, жмакнув желанную надпись «Free Wi-Fi». Но никакого «коннекта» не установилось. Вкладки браузера были по-прежнему серы и унылы, как зрачки соседа, отражавшие улицу за окном. Я спросил пароли и явки у всех в округе, перегрузил стоявший недалече роутер, но подключения к Интернету не появилось. «А мы сегодня отрубили весь вай-фай коннекшн!» — радостно помахал мне бариста за соседней стойкой. До начала назначенного мастер-класса по фотографии оставалось пять минут. Я схватил ноутбук и, так и не успев запихнуть его в рюкзак, выбежал на улицу. Дождь шпарил по пока еще живому Парижу, здания хмурились, насмехаясь над ошалевшим проходимцем, а я что есть мочи бежал в сторону следующего «Старбакс’а», надеясь, поймав вай-фай в нем, успеть на начало своего же мастер-класса. И ноги шлепали по лужам, и капли вылетали в стороны, и падали они на хмурые здания, на гудящие мотоциклы, на тыльные стороны зонтов прохожих, и все вместе они недоумевали. И была в этом, казалось бы, унылом действии какая-то правда существования, и стало хорошо мне посреди этого мокрого Парижа.