Что же это значит — взять чувства или опыт и в буквальном смысле вложить его в слова? Слова, по сути, ярлыки и категории. Это своего рода коробочки, по которым в организованном порядке раскладывается беспорядочное содержимое нашего ума. Поэтому, говоря о пережитом опыте и переживаниях, мы их сортируем, намеренно или ненамеренно, просто помещая в те «коробки», где они, скорее всего, должны лежать. Мы можем сказать: «Для этого есть слова. Я знаю, что с этим делать. Я знаю, куда это определить». Это действие само по себе делает самый необъяснимый или причиняющий беспокойство опыт более организованным и понятным и, соответственно, менее пугающим и расстраивающим. Созвучно сказанному Филлис Дороти Джеймс о детективном произведении, вкладывая чувства в слова, мы восстанавливаем порядок.

Исследования с применением томографии показывают, что сам акт речи смещает активность мозга из миндалевидного тела в префронтальную кору, из места, где «обитают» эмоции, в центр исполнительного функционирования. В одном из таких исследований участникам показывали фотографии сердитых или испуганных человеческих лиц; эти стимулы активируют амигдалу. Одной группе было предложено рассортировать фото, положив сердитые лица к сердитым, а испуганные к испуганным, а другую попросили подобрать слова — сердитое или испуганное, — описывающие увиденные лица. Так вот, у участников, которые «маркировали» лица словами, активность префронтальной коры повысилась, а активность амигдалы, напротив, снизилась[724]; у участников, которые просто сортировали фотографии, подобных изменений не наблюдалось. В других аналогичных исследованиях участникам показывали фотографии образов, которые обычно вызывают в мозге человека негативные эмоциональные реакции, например изображения акул, змей, пауков, пушек, авиакатастроф, автомобильных аварий или взрывов. Одних людей попросили просто разложить картинки — собак к собакам, змей к змеям, — а другим было предложено классифицировать каждую фотографию как естественную или искусственную угрозу. У первой группы наблюдалась мощная реакция в миндалевидном теле, а у второй — некоторое снижение активности в амигдале и повышение в префронтальной коре головного мозга[725].

Все эти исследования показывают, что слова стимулируют смещение активности из миндалевидного тела в префронтальную кору[726], поэтому, когда мы работаем со словами, разум начинает вытеснять эмоции. «Идея без имени похожа на бродячую собаку или дикую кошку. Чтобы ее одомашнить, вы должны как-нибудь ее назвать»[727], — пишет в своих мемуарах «Все еще жива» жертва холокоста Рут Клюгер. Или, проще говоря, «хочешь кого-то приручить, дай ему имя». Рейчел с удивлением узнала, что у того, что ее брат называл «голыми играми», есть другое название — сексуальное насилие со стороны сиблинга, — и еще большее удивление у нее вызвало то, насколько распространено это негативное явление. Она читала о родных братьях и сестрах, о насильниках и жертвах, и видела сходство и различие между ее и их опытом. В итоге она выбрала слова, которые показались ей самыми точными, и придала смысл тому, что с ней произошло в детстве.

«В результате я подобрала слово тому, что делал со мной брат, — сказала Рейчел. — Слово насилие мне лично не подошло, потому что это звучит слишком криминально, а я не думаю, что брат совершал преступление намеренно; а может, мне просто не нравится считать себя жертвой. Мне кажется, я много думала об этом, когда была младше, и именно в этом коренится моя любовь к Бэтмену и Коломбо. Я мечтала о правде и справедливости. Но теперь я думаю о том, что произошло, как об ошибке. Мой брат ошибочно считал, что его действия не оказывали на меня дурного влияния, а моя ошибка, хоть и невинная, заключалась в том, что я со всем этим долго мирилась. Так что мы оба допустили ошибку. Теперь, когда я это вижу, я уже не чувствую себя настолько сбитой с толку. Моя жизнь обрела смысл».

Далее Рейчел рассказала мне о том, что подтолкнуло ее прийти к психотерапевту. «Я никак не могла понять, как мой жених может любить меня, если в прошлом со мной случались такие плохие вещи, если я чувствую себя такой ненормальной. Но теперь я вижу, что некоторые события моей жизни были грустными, но не плохими. Я вижу, как ошибки, совершенные мной и братом, исказили все для нас обоих, но я больше не чувствую себя сумасшедшей. Я понимаю, почему была подавлена и иногда сердилась, но чокнутой себя не считаю. Я чувствую себя более нормальной, чем когда-либо, потому что рассказала о своих секретах и смогла наконец понять их смысл». Как пишет французская писательница Анни Эрно в своей книге La Honte[728], «возможно, пересказ, любой пересказ, делает нормальным любое действие, включая самое драматическое»[729].

Таким образом, есть нечто особенное или хотя бы полезное в том, чтобы облачать пережитый опыт в слова. «Используй слова!» — говорим мы расстроенному и плачущему ребенку; мы говорим это, потому что интуитивно или благодаря опыту знаем, что слова и предложения способны создавать порядок[730] и облегчать поиск смысла. Рассказывая кому-то о своих наихудших днях, мы можем обнаружить, что наши переживания не так плохи, как мы думали, и, возможно, и мы не так плохи, как нам кажется. Это помогает нам понять не только свой опыт, но и самих себя.

* * *

В рамках одного весьма показательного исследования, призванного выявить влияние секретов на сообщество[731], шесть студентов Гарвардского университета на протяжении одиннадцати дней записывали все, что чувствовали и делали в течение каждого дня и каждой ночи. Те, у кого были личные секреты, чувствовали себя не так хорошо в целом и были более тревожными и подавленными, чем их сокурсники, которые ничего не скрывали. Настроение студентам, имеющим секреты, поднимало время, проводимое в университете, будь то за учебой, в столовой или просто на тусовке с такими же, как они, то есть с другими студентами, у которых тоже были секреты. Но, к сожалению, те, кто что-то скрывал, чаще проводили время в одиночестве.