Джоанна при дворе старалась не появляться, ни о каком колдовстве никто и не упоминал.

Так дни текли своей чередой, началось уже лето 1376 года. Кто мог предвидеть, к чему приведет созыв Эдуардом того трижды проклятого парламента? Не было и намека на близящуюся опасность, когда высшая знать, епископы и депутаты от общин собрались в Расписной палате Вестминстерского дворца, почтительно кланяясь королю и обмениваясь друг с другом официальными улыбками. Никакого непривычного волнения в их рядах не замечалось. Да и с чего бы стали лорды и общины перечить королю? Парламент должен был, как всегда, дать согласие на увеличение поступлений в казну. Депутаты от общин, как им и положено, удалились в зал капитула Вестминстерского аббатства, дабы избрать главу и рассмотреть затем предложения о новом пополнении королевских закромов. Обсуждение обещало быть кратким и результативным.

Черта с два! Ни то, ни другое. Очень скоро мне предстояло об этом узнать.

Гонт, еле сдерживая гнев, распахнул дверь в гостиную короля, где сидела я. Сорвал с себя шляпу и перчатки, плечом оттолкнул Латимера, громко хлопнул дверью и, пройдя через всю комнату, остановился передо мной.

— Где он?

Гонт редко выходил из себя, но сейчас он был в бешенстве. Я смахнула в кучу бумаги, которые изучала до того, сунула их как попало в ящик, где хранились мои перья и чернила, и поднялась со стула. Сердце учащенно забилось от внезапных недобрых предчувствий.

— Король почивает… — Я шагнула к двери в спальню Эдуарда. Он слег от переутомления.

Не в силах сидеть спокойно, Гонт закружил по комнате.

— Общины! Они избрали своим спикером Питера де Ла Мара[87].

— Ах!..

— Де Ла Мара, черт возьми! — Гонт от злости скрипнул зубами. — Вам это имя, разумеется, кое о чем говорит.

Вместо ответа я лишь высоко подняла брови. При дворе абсолютно всем было известно, что не так давно у меня произошло столкновение с одним из де Ла Маров, прискорбный инцидент, которому никто не придал большого значения. Благоразумие подсказывало, что мне тогда не следовало вмешиваться в чужой спор, однако разве можно прислушиваться к голосу благоразумия, если невиновному человеку отказывают в правосудии? Я вмешалась в это дело, которое меня лично никак не затрагивало, и, если говорить откровенно, его результат — по счастью, в мою пользу — принес мне немалое удовлетворение.

— Новый спикер палаты — не друг ни вам, ни мне, — заметил Гонт, туго скрутил портьеру, потом с силой ударил по ней кулаком; смятая портьера бессильно повисла. — И я не знаю точно, кого из нас он ненавидит больше.

— Могу высказать догадку.

В личные покои Эдуарда мало кто рисковал вторгаться незваным, а потому я оставила церемонии и села в кресло — так, чтобы держать в поле зрения нервно расхаживающего по комнате Гонта. Мой недавний противник приходился двоюродным братом этому самому Питеру, которого теперь избрали спикером Палаты общин. То был Томас де Ла Мар, настоятель аббатства Святого Альбана, человек, известный своей начитанностью, но отнюдь не сочувствием и любовью к ближнему. Человек, не склонный искать общий язык с кем бы то ни было.

Столкнулись мы в вопросе о том, кому должно принадлежать крошечное поместье Оксхей. Аббат настаивал на том, что ему, и добился изгнания из поместья настоящего хозяина — Фицджона, жившего там и ранее. И что было делать Фицджону? Прежде чем возвратиться в свое наследственное имение, он сделал ловкий маневр и передал поместье мне. А аббат, уже готовившийся собрать толпу местных жителей и окончательно изгнать Фицджона именем святого Альбана, в последнюю минуту решил, что связываться с Алисой Перрерс ему не стоит.

И каковы же были последствия? Я сохранила поместье за собой, Фицджон получил право жить там до конца дней своих, аббат же неустанно призывал проклятия на мою голову. В конечном итоге все обернулось очень дурно, учитывая, что новый спикер приходился кузеном этому самому аббату.

— И чем нам это грозит? — поинтересовалась я, глядя на свои плотно сжатые пальцы. Они не дрожали — я пока еще не видела никакой реальной опасности. Неужто Гонт не сумеет оказать влияние на новоизбранного главу Палаты общин?

— Большими неприятностями, — прорычал Гонт сквозь стиснутые зубы.

— Какой вред они с аббатом могут нам причинить, — нахмурилась я, — даже если выступят совместными силами?

— Подумайте сами. — Гонт бросился ко мне с другого конца комнаты и вцепился в подлокотники королевского кресла, в котором сидела я, словно поймав меня в ловушку. Его лицо почти вплотную приблизилось к моему. Я увидела свое отражение в его зрачках и постаралась не моргать. — Какому благородному господину служит Питер де Ла Мар?

— Графу Марчу…

— Нужно объяснять дальше?

Гонт отошел от меня к окну, взглянул на небо, хотя — готова поклясться — надвигающихся туч и он не заметил. Да уж, дальше объяснять ничего не нужно было. Просто я сразу не догадалась проследить связи между ними, но теперь мне все стало понятно. Питер де Ла Мар управлял имениями Эдмунда Мортимера, графа Марча — супруга Филиппы, внучки Эдуарда. Графу — маршалу Англии[88] — влияния было не занимать. И он невероятно обрадовался бы, если б его недавно родившийся сын стал следующим монархом Англии.

— И Марч в этом участвует?..

— Ни минуты не сомневаюсь!

— Из-за престолонаследия…

— А как же иначе! Вся эта свора вместе с его высочеством, моим старшим братом, плетет заговор против меня.

Теперь пальцы мои сжались с силой, даже костяшки побелели. Ведь не зря же меня всегда интересовало, насколько верен окажется Гонт законному наследнику английской короны! Гонт между тем обернулся через плечо ко мне, глаза его так и полыхали злостью.

— Это заговор против меня и всех тех, кого я числю в своих друзьях. Хитрый такой маленький заговор, задуманный и направляемый аббатом святого Альбана и принцем Уэльским. Вы знаете, что они вели друг с другом долгие беседы, когда в начале года принц останавливался там по пути из Беркемстеда в Кентербери?

Этого я не знала.

— Принц оказался достаточно здоровым, чтобы нашептывать на ухо аббату всякие хитрости. А вот и результат — Марч, братья де Ла Мар, принц Уэльский сговариваются, как не допустить на трон меня и моих потомков.

Никогда раньше Гонт не высказывал своих честолюбивых замыслов так прямо и ясно. Во всяком случае мне. Думаю, что и другим тоже, потому что такие разговоры вести было небезопасно. По сути, это были бы изменнические разговоры — они ведь касались вопроса наследования престола. Если Ричард умрет, не имея наследника, трон должен перейти по закону к сыну Марча и Филиппы (Филиппа все-таки родила сына, которому теперь было три годика). Не к Гонту. И не к его сыну Генри Болингброку. Хватит ли Гонту честолюбия и коварства, чтобы помешать своему племяннику Ричарду взойти на трон? И помешать малолетнему сыну Марча? Я смотрела, как сжимается его кулак, лежащий на подоконнике, и думала, что он может пойти на это. Впрочем, как знать?..