Я, всё-таки, споткнулся и упал. Рядом, почти на меня, рухнул Саня. Дерево трещит и других звуков не различить. Щупальца-присоски сминают его так же легко, как человеческая ладонь лист бумаги. Нет, нам не избежать этой мясорубки…

Рывок и ещё больше треска. Я понял, что подлетел в воздух, а затем приземлился на что-то твёрдое. Боль в ногах и спине. Ничего не видно, потому что всё заливает вода. Пытаюсь плыть, но толку мало. Снова рывок и удар. Привет боль и тут же прощай сознание. Зато терпеть не пришлось. Хоть что-то радует.

Всё, что осталось от корабля, вместе со мной и Саней, тварь зачем-то решила поднять над водой, а затем швырнуть на скалы. Хорошо, что мы этого не видели. И гигантского наполовину кальмара — наполовину краба, малость уступающего в размере кораблю, мы тоже не видели. Сделав дело, он спокойно погрузился в воду и уплыл восвояси…

Всякие сны снились, но такого бреда ни разу не припомню…

Я голый, посреди цирковой арены и почему-то привязан в районе живота к столбу толстенным арканом. Не просто привязан, а ещё и распят на хлипкой перекладине. Странно, но левая рука прибита к ней гвоздём, а правая просто вдёрнута в завязанную петлёй грязную тряпку. Ноги болтаются в воздухе, лишь слегка чиркая пальцами по холодному песочку. Но всё это ерунда…

Клоун — вот главное представление! Жуткий, с кровавой мордой, смотрит на меня и ухмыляется. Хочу закрыть глаза, но он не позволяет. Поочерёдно открывает мне каждое веко ужасно шершавыми и сильно тонкими пальцами. Я веки закрываю, а он снова открывает. И так постоянно…

Сон пропал и вместо него пришла явь. Не менее бредовая, но хотя бы реальная. Нет арены цирка, столба, распятия и клоуна. Есть плоская скала, совсем немного возвышающаяся над водой и усыпанная деревянными обломками. На этих обломках, раскинув руки в стороны, я и отдыхаю. Ноги, если вытянуть их, касаются пальцами холодненькой водички, которой безумно хочется испить. Правая рука придавлена обломком бруса и вытащить её не проблема. С левой всё печальнее — она насквозь пробита гвоздём, который, в добавок ко всему, нехило загнут. Так просто руку не сдёрнешь — гвоздь ведь, помимо руки, ещё и в толстой и длинной доске сидит.

Птичка! Маленькая, размером с сороку, цветная, как попугай, похожая на перепёлку строением тела, ужасно наглая. Эта пернатая тварь сидит на мне и своим острым клювом пытается оттянуть мои многострадальные веки. Ух, сука, убил бы! Как же больно!

Рывок и правая рука свободна. Птичка не успела понять, как оказалась поймана. Нажал и пальцы легко раздавили кости несостоявшегося падальщика, позарившегося на мои глаза. Почему падальщика? Да потому что по клюву понятно. У грифа точно такой же, только во много раз больше. Хотя, может и ошибаюсь, но жалости не испытываю нисколько.

Бросив птичку в воду, был неприятно удивлён — пяток секунд ничего не происходило, а затем вода заколыхалась и пернатая тварь исчезла. Пираньи, нет сомнений, сожрали пернатую в считанные секунды. Так, ножки надо бы приберечь. Слишком опасно они расположены. Как бы пальчики мне рыбёшки не отгрызли.

Сука, как же больно! Только сейчас понимаю это и хоть волком вой. Вот только не поможет. Ещё и солнце не к месту печёт. Мне бы стаканчик чего-нибудь холодненького. Горло смочить, а там уж и поорать смогу. Хрипы, что издаю сейчас, даже самый чуткий сон вряд ли способны потревожить. Интересно, сколько я пролежал на этой скале? Только ночь и утро, или намного дольше? Первое, скорее всего, потому что дикого голода пока не испытываю. Пока — ключевое слово.

Скала, на которой лежу, не единственная. Тут и там торчат из воды другие. Одни совсем маленькие, а другие приличных высот и жутковатой формы. Самая ближняя, к примеру, похожа на гигантского толстого крокодила. Много скал вокруг и все они разные. Дальше, метрах в пятнадцати, начинается уже основной скальный массив, уходящий вверх метров на двадцать с чем-то. Там даже какая-то зелень заметна… Да, вряд ли светит мне попасть наверх. О том, чтобы выбраться, даже и помышлять не стоит. Ловушка. Либо прыгнуть в воду и быть съеденным, либо сдохнуть от голода, жары или ещё чего-то на этом мелком участке суши. Можно, конечно, повылавливать из воды обломки корабля и попробовать… Нет, не можно. Не получится…

Спешить некуда, а значит можно заняться осмотром себя любимого. Больно, но терпимо. Пока был в отключке, тело успело привыкнуть к повреждениям. Хотя, бывает ли подобное привыкание или тут что-то другое? Разбираться нет ни сил, ни желания. Котелок отказывается думать, потому что повреждён. Надеюсь он не треснул.

Ноги — часть тела, которая получила меньше всего повреждений. Кроссовки, конечно же, потерялись. Жаль, удобные были. Штаны тоже никуда не годятся. Порвались и теперь представляют из себя полосы кроваво-грязных лохмотий. От ступней и до трусов, которые почти не пострадали, всё покрыто синяками и разной глубины ссадинами. Так же есть занозы. Как представлю, что их нужно будет вытащить — тошнить начинает. Помереть и то проще будет, чем восстановиться. Но есть один большой плюс — то, что между ног, осталось целым. Радуюсь. Единственное место, не терзающее сознание болевыми ощущениями.

Тело тоже в синяках и ссадинах. Пара глубоких ран имеется, но кровь из них не идёт. Всё покрылось тёмно-красной коркой. Хорошая свертываемость у меня. Жаль, что без заноз не обошлось и тут. Боюсь взглянуть на себя сзади — спина и задница, наверное, утыканы занозами столь сильно, что даже ёжики и дикобразы обзавидуются. Почему корабль был деревянным, а не железным?

Голова разбита в районе затылка. Как же больно прикасаться к ней. Ещё я, методом ощупывания единственной подконтрольной мне рукой, понял, что птичка-падальщик, тварь такая, мои брови в одну сплошную ссадину превратила. Не за веки, выходит, щипала. Только сейчас понимаю, что мог стать слепым и от понимания в холод бросает. Я — почти труп. Гоню эти мысли прочь, но они неимоверно возвращаются.

Бедное левое ухо. Чебурашка, если встречу его, будет чувствовать себя ущербным рядом со мной. Вот же угораздило так ухом приложиться. Распухло до невозможности. Даже перевешивает на одну сторону, по ощущениям. Нет, я так больше не могу. Надо срочно попить. Жара усиливается с каждой минутой. Даже испарение над водой появилось.

Рука, тварь такая! Одно движение и желание пописать появляется. Обоссаться от боли — самое близкое понятие. Уродский гвоздь. Ну зачем я так резко пошевелился?

— Никита! Ни-и-и-к-и-и-т-а-а-а!

Голос Саньки ударил по ушам и от его мощи, кажется, начал вибрировать камень. Блин, ну зачем так орать? Только головную боль усилил мне… Но есть и хорошая новость — рядом друган орёт, совсем близко, в метрах десяти. Прямо за скалой-крокодилом Бодров находится. Подпрыгну и, возможно, увижу его. Хотя нет, на такую высоту не подпрыгну. Высоковато.

Санька жив! Только сейчас дошло до меня. Ответить бы, да в горле пересохло. Пустыня Сахара во рту поселилась и прогнать её никак. Водичка рядом, но не испить. Надо руку освободить. Нет, столько силы воли мне сейчас не найти.