на основе которых Леви-Брюль выдвинул свою гипотезу, легко найти и в этнографическом материале, собранном по всем правилам полевой работы» (Арискин, с. 577).

Именно то, что сам Леви-Брюль полевой работы не проводил, а использовал весьма сомнительные старые записи путешественников, и подтолкнуло советских психологов догнать и перегнать французов, сделав то же самое, но сложней. Если помните, именно этот прием они применяли и к работам Пиаже.

Леви-Брюль, заявив, что мышление примитивов дологичное, долгие годы оправдывался, пытаясь объяснить, что его надо понимать в том смысле, что иная логика проявляется лишь в том, что Французская социологическая школа называла «коллективными представлениями». Все в том же Предисловии к русскому изданию он кратко подводит итоги всех своих исследований, выделяя действительно сущностное для себя. Вопрос, которым он задается в итоге всей поднятой им шумихи, действительно важен для культурно-исторической психологии:

«…существует ли достаточно устойчивое “первобытное мышление”, четко отличающееся от нашего мышления, и вправе ли мы изучать его самостоятельно, как нечто обособленное?

Мне представляется бесполезным спорить по этому поводу. Факты, изложенные в настоящем труде, достаточно полно отвечают на поставленный вопрос, если только анализ, который я попытался здесь дать, действительно верен, и за этим мышлением можно признать характер пра-логического и мистического мышления.

Как бы там ни было, уместно будет предостеречь читателей против недоразумений, появлению которых до сего времени не смогли помешать мои оговорки, и которые, несмотря на мои разъяснения, часто возникают вновь.

Слово “пра-логическое” переводят термином “алогическое”, как бы для того, чтобы показать, что первобытное мышление является нелогическим, то есть что оно чуждо самым элементарным законам всякой мысли, что оно не способно осознавать, судить и рассуждать подобно тому, как это делаем мы» (Там же, с. 7).

По большому счету, Леви-Брюль привел здесь почти исчерпывающее описание собственного понятия о том, чем является то основание, на котором он построил весь свой замок – «логическое»: способность осознавать, судить и рассуждать подобно тому, как это делаем мы.

Человек, который ставит в один ряд способности осознавать и судить- рассуждать, вряд ли является хорошим психологом, как не является и действительным логиком. Вряд ли найдется хоть один логик, который отнесет способность осознавания к логическим способностям, а если и найдется, то я сильно сомневаюсь, что он сумеет его съесть и переварить. Психолог же сразу же заметил бы, что способность осознавать и способности судить и рассуждать – качественно различаются, настолько качественно, что пока еще психология не смогла создать такой теории мышления, которая вместила бы их в себя одновременно.

Действительное понятие Леви-Брюля о логичном скрывается в словах: как это делаем мы. И это как раз то, что относится к культурно-исторической психологии – это различие в культурах, хотя его можно назвать различием в коллективных представлениях или в «коллективном сознании», как называл это сам Леви-Брюль, пока не примкнул к школе Дюркгейма. Но Леви-Брюль не был ни культурно-историческим психологом, ни психологом вообще, хотя и оказал на психологию той поры огромное влияние. Он просто не владел школой, чтобы произвести то исследование, за которое взялся. Поэтому то, что ему удалось поставить вопросы о качественных различиях в мышлении, уже является огромной заслугой и успехом.

В сущности, все, что должно быть сохранено как вклад Леви-Брюля в культурно-историческую психологию, умещается в нескольких строках, записанных им самим после того, как желчная критика научного сообщества заставила его отречься почти от всего, что он написал в своих многочисленных трудах:

«Первобытные люди весьма часто дают доказательства поразительной ловкости и искусности в организации своих охотничьих и рыболовных предприятий, они очень часто обнаруживают дар изобретательности и поразительного мастерства в произведениях искусства, они говорят на языках, подчас чрезвычайно сложных, имеющих порой столь же тонкий синтаксис, как и наши собственные языки, а в миссионерских школах индейские дети учатся так же хорошо и быстро, как и дети белых. Кто может закрывать глаза на столь очевидные факты?

Однако другие факты, не менее поразительные, показывают, что в огромном количестве случаев первобытное мышление отличается от нашего. Оно совершенно иначе ориентировано. Его процессы протекают абсолютно иным путем. Там, где мы ищем вторичные причины, пытаемся найти устойчивые предшествующие моменты (антецеденты), первобытное мышление обращает внимание исключительно на мистические причины, действие которых оно чувствует повсюду» (Там же, с. 8).

Поскольку лично я ни разу не искал в прошлом никаких устойчивых антецедентов, могу уверенно предположить, что и то, что описано Леви- Брюлем как «наше» мышление – есть такой же слой культуры – немножко еврейской, немножко европейской – который уже отличается от «нашего» мышления на добрую сотню лет.

А назвать бы надо все те отличия, в рамках которых мы «обращаем внимание» либо исключительно на мистические причины, либо исключительно на причины логические, Образом мира.

Образы мира меняются, но меняется ли то, как мы думаем? Меняется содержание сознания, но разве это свидетельствует о качественном изменении самого сознания?

Если исходить из того, как Леви-Брюль, а с ним и вся французско- советская социологическая школа понимали логику и сознание, то есть как некие «операции», которые делает наш мозг, то сознание, конечно же, меняется от эпохи к эпохе и от культуры к культуре. В действительности же, исторично только содержание сознания, само же оно обладает вполне определенными, устойчивыми свойствами, которые и отражаются в том, как мы думаем, и как мы мыслим.

Иными словами, описанные Леви-Брюлем «качественные отличия в мышлении» людей разных культур есть, по сути, лишь отличия внешние, но не сущностные. К сожалению, по итогам кросс-культурного эксперимента в Узбекистане и Киргизии Лурия и его товарищи пришли к выводу, что Леви-Брюль прав, отличия качественны… В итоге культурно-исторический подход пришел в тупик и исчез из психологии. Но об этом особо.

Глава 6

Коллективное сознание. Дюркгейм

Глава французской социологической школы Эмиль Дюркгейм (1858–1917) в детстве хотел стать иудейским священником, изучал Талмуд, Тору… Потом захотел перейти в мистический католицизм. Но в итоге «сделал предметом своей веры науку вообще и социальную науку в частности» (Гофман, Социология, с. 307).

В 1887 году он был назначен преподавателем «социальной науки и педагогики» в Бордосском университете. Так он и стал социологом. С 1898 по 1913 руководил журналом «Социологический ежегодник», сотрудники которого, разделявшие взгляды Дюркгейма, и получили имя Французской социологической школы.

Своими предшественниками в социологии считал Декарта, Монтескье, Руссо и Конта. Конта он чтил как «отца социологии» и не скрывал преемственность своих идей от него. Естественно, оказали на него влияние и Спенсер с Марксом. Но марксизм гораздо меньше эволюционизма.

«Хотя