— Мальчик мой… Сёмушка… мой мальчик…

А он смотрел на деда, не сводя с него больших пытливых глаз, его пальцы дрожали, он пытался что-то сказать.

— Мальчик мой… — не переставал шептать Пимен. — Потерпи… я сниму отравление… только немного потерпи…

— Его имя… — еле слышно захрипел Семён. — Царёв… скажи Бринеру… Царёв… я искал его имя… меня засекли… а потом отравили… скажи Бри… Бри… неру…

Профессор ухватился за край ванны и еле себя поднял.

— Сёмушка мой… господи…

Он склонился над внуком с трясущимися руками. Неизвестно, откуда в нём нашлось столько сил, но Семён был хрупким мальчиком, а любовь Пимена была слишком сильной и большой.

Наверное, поэтому он смог его поднять.

Навалил на себя и на ватных ногах понёс в свою комнату. Пимен уже понимал, что Семён не выживет — ему были слишком хорошо известным подобные симптомы отравления. Яд был смертельный.

Его внуку оставалось всего несколько минут. Не успеют ни врачи, ни боги. Не успеет никто.

Кроме самого Пимена.

Он ввалился в свою комнату вместе с внуком на руках. А там возле рабочего стола стоял его механический голем. Он был не доделан, но профессор знал, что его искусственный мозг практически готов. Не хватало только человеческого мозга для сращивания. Профессор делал противозаконные вещи, такие негуманные и аморальные, что давно ждал кары.

Самой страшной кары!

Но не такой!

За свои великие грехи он был готов отдать всё! Совершенно всё! Но не внука!

И вот теперь перед ним стоял выбор…

— Сёмушка… — прошептал он дрожащими губами, опуская тело умирающего внука на кровать. — Ты бы хотел жить? Мальчик мой… ты бы хотел быть бессмертным и великим? Скажи мне… умоляю…

— Ц-ц-арёв… — продолжал хрипеть Семён. — Скажи Бринеру…

Профессору было плевать и на Царёва, и на Бринера.

ЕГО ВНУК УМИРАЛ!

Но он забормотал, кивая и плача одновременно:

— Конечно, скажу. Мальчик мой, скажу… всё скажу. Но и ты мне скажи, чего ты хочешь? Ты хочешь жить?..

Семён медленно моргнул, его скрутил рвотный позыв, тело передёрнулось в приступе агонии.

Через душераздирающий хрип он ответил деду:

— Хочу… деда. Очень хочу…

Пимен посмотрел на механического голема и приготовился к главнейшему эксперименту в своей жизни. За такое его ждала не просто земная кара, а небесный суд и вечные муки.

Но ради внука он бы пошёл на любое преступление…

Никто из людей Чекалина не забрал этого человека.

Они будто не замечали его рядом с собой.

Его глаза стали белыми, как молоко. Прямо сейчас Царёв использовал Путь Психо, как менталист.

Но вот что странно — на меня его магия не подействовала. Я смотрел прямо в его белые глаза и не ощущал дезориентации, как бывало с другими менталистами.

Вывод был только один: из-за того, что в теле Алекса имеется и кровь самого Волота, как его потомка, то он не может влиять на его сознание ментальными ударами.

Никто больше не замечал Царёва, даже Виринея перестала показывать на него. Она стояла, замерев на месте, как кукла.

Трибуны гудели.

Судьи поединка снова подняли флаг, на этот раз белый. Все посчитали, что от моих ударов Стилем Стра-То Радислав Стрелецкий отдал богу душу.

Секундант тем временем объявлял:

— Бринер Алексей Петрович — победитель в поединке со Стрелецким Радиславом Степановичем на Чёрной арене Петровской Академии Семи Путей! Пролита кровь! Защищена честь! Да будем мы тому свидетелями!

Трибуны опять начали скандировать:

— БРИ-НЕР! БРИ-НЕР!

И пока всё это происходило, я сорвался на бег, чтобы успеть добраться до Царёва.

В этот момент наперерез мне поспешил Ипполит. Его люди уже отправили в мою сторону магические щиты, чтобы прикрыть на всякий случай. Они не видели угрозы. Они и самого Царёва не видели.

— Уходим! — гаркнул Ипполит, перекрывая мне путь.

И в этот момент его тело взорвалось на куски прямо на моих глазах.

Меня окатило его кровью и забросало останками.

О господи…

Это затормозило меня буквально на мгновение, а когда я вытер от крови глаза, то увидел, что в меня летит стальная игла и в полёте обрастает эктоплазмой до размера копья.

Так я когда-то делал сам, ещё в подвале у Вирнеи.

А теперь сделал Царёв.

Он использовал силу сидарха, полученную от меня самого.

Игла летела настолько быстро, что я бы не увернулся. И у меня был только один вариант.

Я принял образ призрака на глазах у всего стадиона.

А потом игла-копьё прошило моё полупрозрачное тело точно через сердце. Я почувствовал это всем естеством. Меня будто перечеркнуло, как карандашом Эсфирь на бумаге.

И если бы это была просто игла, то я бы ничего не ощутил, но сейчас…

Меня обожгло эктоплазмой изнутри.

Да, это было не смертельно, даже когда задето сердце. Но больно… настолько больно, что меня чуть не свалило с ног…

Но всё же я был сидархом, настоящим сидархом, особенно сейчас, в состоянии призрака. Я уже не слышал, что кричали на трибунах. В моей руке остался короткий меч от профессора Троекурова.

И это был хороший меч.

Самый лучший.

Не сходя с места, я метнул его в Царёва.

Оружие пронеслось над головами людей, в том числе Виринеи, и устремилось в сторону моего врага.

Но попало оно или нет, я уже не узнал.

Под ногами затряслось, земная дрожь была такой сильной, что некоторые доски пола полопались и захрустели.

— Алекс! — услышал я отчаянный выкрик Виринеи.

Она бросилась на арену, протягивая мне руку. Мои глаза снова обожгло болью от взгляда на её паршивое платье…