Я не знаю дальнейшего течения этого дела, но, по-видимому, были какие-то бурные объяснения между военным министром и министром финансов. Коковцов же настолько хорошо запомнил этот инцидент, что в 1925 году, встретив меня на Пасху у Великого князя Николая Николаевича, сказал: «Я очень рад встретить вас, генерал. Я очень хорошо помню, как вы меня отчитали в Бюджетной комиссии Государственной думы!»

Я выше сказал, что в Государственной думе (3-го и 4-го созывов) военное ведомство всегда встречало поддержку. Надо это уточнить. Государственная дума 3-го и 4-го созывов в своем большинстве была умеренная и вопросы государственной обороны стремилась разрешить в положительном смысле. Конечно, у различных партий Думы были различные отношения к правительству и правительственным законопроектам, но в общем правительство, а тем паче военное ведомство, всегда могло рассчитывать на поддержку большинства. Правое крыло Думы, возглавляемое Марковым 2-м185, Пуришкевичем186 и др., было всегда на стороне правительства. Октябристы, возглавлявшиеся сначала Н.А. Хомяковым, а затем А.И. Гучковым и М.В. Родзянко187, «стоя на страже октябрьского манифеста 1905 года», были, так сказать, «оппозицией Его Величества». Они свободно критиковали действия правительства, но в тех случаях, когда вносимые законопроекты, по их мнению, действительно были полезны, они всегда их поддерживали. При этом никакой предвзятости программного характера у них не было. Это была вполне разумная и вполне государственная партия. Правда, к периоду, близкому уже к войне (примерно начиная с 1912 г.), усматривая, что правительство начинает все более и более уклоняться в правую сторону и начинает якобы нарушать то, что было даровано октябрьским манифестом 1905 года, они стали проявлять по отношению к правительству и отдельным министрам более резкую оппозицию. Этому «оппозиционному» настроению, по моему мнению, значительно способствовало личное отрицательное отношение к Государю Императору со стороны А.И. Гучкова, который и после ухода с должности председателя Государственной думы и перехода в Государственный совет продолжал иметь громадное влияние на партию октябристов Государственной думы. Но эти оппозиционные настроения октябристов не отражались отрицательно на их отношениях к армии и к вопросам государственной обороны. В этом отношении они принципиально старались оказывать полное содействие военному ведомству в его стремлении улучшить все, относящееся к государственной обороне.

Более сложные отношения к правительству и к Верховной власти были со стороны кадетской (Конституционно-демократической) партии, возглавлявшейся П.Н. Милюковым и сообразовавшей все свои действия с директивами своего партийного центра (громадное влияние на решения партии имел Винавер).

Кадетская партия стремилась добиться расширения «конституции», то есть ограничения Верховной власти (то есть чтобы Царь царствовал, а не правил), учреждения ответственного перед Государственной думой правительства, то есть полного перехода к парламентарному строю западных государств. При этом, конечно, сохранение в России монархии наподобие английской являлось лишь первым этапом: сохранение конституционной монархии хотя и поддерживалось официально лидерами партии, но в самой партии уже определенно намечалось стремление к установлению в России республиканского образа правления.

Боевыми вопросами партии являлись: еврейский вопрос (равноправие), ответственность правительства перед Думой, стремление к изменению законов об отбывании населением воинской повинности (приближение к милиционной системе, а не содержание сильной постоянной кадровой армии), всеобщее обучение (при передаче такового целиком на местах в руки земств).

Для достижения своих главных целей и также для оказания давления на правительство кадетская партия очень часто становилась принципиально в оппозицию по отношению к Верховной власти и правительству и старалась провалить законопроекты, независимо от их значения. Но конечно, все это проводилось под «соусом» выгоды (или пользы) для народа.

К вопросам, касавшимся армии и государственной обороны, кадетская партия относилась с большой осторожностью: она заигрывала с армией и не становилась в оппозицию по таким вопросам, которые ярко могли бы выявить ее отрицательное отношение к армии и к улучшению государственной обороны. Это последнее облегчало работу Военного министерства, и по главным вопросам мы не встречали противодействия и со стороны кадетов.

Как характерный случай «партийного отношения» к законопроектам могу рассказать следующее. Во время проведения через Государственную думу законопроекта о новом Уставе о воинской повинности после последнего заседания одной из согласительных комиссий Государственной думы, дня за два до рассмотрения законопроекта в пленарном заседании Думы, ко мне, при моем выходе из Таврического дворца, подошел Андрей Иванович Шингарев188 (один из виднейших членов кадетской партии в Думе) и, узнав, что я иду домой пешком, попросил разрешения пойти со мной. Всю дорогу до площади Зимнего дворца (до здания Главного штаба, где я жил) он меня расспрашивал по целому ряду вопросов нами представленного в Думу законопроекта о воинской повинности. Мы еще довольно долго говорили у дверей моей квартиры. Шингарев, прощаясь со мной, сказал: «Генерал, я вполне удовлетворен вашими пояснениями. У меня был ряд сомнений, которые вы совершенно рассеяли. Мне поручено моей партией выступить в Государственной думе по внесенному военным ведомством законопроекту. Предполагалось решительно возражать против некоторых частей законопроекта. Но теперь это отпадает. Ваши исчерпывающие разъяснения меня убедили в том, что нам возражать было бы совершенно неправильно. Я завтра в совете наших старейшин доложу о нашем с вами разговоре и обещаю вам, что в лице нашей партии военное ведомство не встретит в Думе противников. Мы будем добиваться лишь незначительных поправок по некоторым совершенно второстепенным вопросам, и то в порядке постатейного чтения».

На заседании Государственной думы, к моему большому удивлению, Шингарев стал горячо возражать по некоторым принципиальным вопросам, и именно по тем, по которым мы с ним говорили и относительно которых он мне сказал, что мои разъяснения его убедили в ошибочности предположений его и его партии.

Когда он кончил и вышел в кулуары, я пошел за ним, догнал его и спросил: «Андрей Иванович, я ничего не понимаю. Ведь вы же мне сказали, что ваши возражения отпадают, а сейчас вы возражали именно по вопросам, по которым, по вашим же словам, я вас переубедил. В чем же дело?» У Шингарева был очень сконфуженный вид. Он ответил: «Меня-то вы убедили, но я не мог разубедить старейшин нашей партии. Я просил, чтобы меня освободили от необходимости возражать против законопроекта, но не оказалось никого, кто мог бы меня заменить. Мне пришлось согласиться и подчиниться вынесенному решению».

Конечно, в этом вопросе сыграло роль не то, что Шингарев не мог «переубедить» старейшин, а суть в том, что, по принципиальным соображениям, признано было необходимым, в целях показать, что кадеты стремятся к облегчению для населения воинской повинности, возражать по внесенному законопроекту.

Довольно частая оппозиция со стороны кадетской партии не имела для военного ведомства существенного значения, так как в заседаниях Государственной думы кадеты при голосованиях военных законопроектов в тех случаях, когда они возражали, большей частью оставались в меньшинстве. Большим же облегчением для военного ведомства было то, что в Комиссию обороны Государственной думы кадеты не входили. Участь же законопроектов при рассмотрении их в Думе решалась предварительно именно в Комиссии обороны.