***

Алан Маккензи решил, что прогулки на свежем воздухе будут полезны для здоровья.

В особенности, перед очередной пьянкой.

Уильям же не видел ничего полезного в прогулках под пронизывающим холодным ветром и накрапывающим не ко времени дождём. Осень ворвалась в город без приглашения, распахнув его двери пинком засушливого торнадо и присыпав сверху пылью и духотой. За первый месяц воздух высох до прозрачных трещин. Дышать было больно, и лёгкие горели от забивающихся в них песка. Впрочем, и дождю жители Чикаго оказались не рады.

Порывы ветра на набережной озера забирались под одежду своими длинными когтистыми пальцами. Даже лёгкая щетина на лице вставала дыбом в жалких попытках согреть горящее холодом лицо. Голые ветви деревьев уродливыми черными пальцами дрожали от надвигающихся заморозков – ветер нещадно хлестал ими смельчаков, отважившихся выйти на улицу, и рябью пробегал по темной глади озера. Алан выбрал для прогулки день, совмещавший в себе все, что Уильям ненавидел с рождения в сырой осени Иллинойса.

– Улыбнись, Уилл, – Алан толкнул Уильяма лисьей мордочкой трости в плечо. – А то дворецкий Анхеля подумает, что я тебя насильно притащил, и вызовет полицию.

– Полиция не поможет мне прервать этот круг вечных страданий, – повёл плечами Уилл, сунув руки в перчатках поглубже в карманы.

Алан промолчал. Он еще несколько раз пытался завести с Уильямом пустую беседу о погоде и последних новостях, но Уилл упрямо молчал, смотрел под ноги и пинал попадающиеся камушки. Родной город казался ему чужим. Впитавшиеся в кожу узоры улиц незнакомцами встали перед Уильямом. Он видел свой город и не узнавал его. Вывески кофеен и магазинов с безделушками сливались в тусклые размытые пятна, а лица продавцов калейдоскопом переходили друг в друга, как мифическое чудовище. Город ревел жизнью, но этот рёв был предсмертным криком умирающего зверя и эхом раздавался в ушах Уильяма. Родной город стал ему чужим, стал незнакомым и болезным.

И Уилл болел вместе с ним.

– Чувствуешь? Память ускользает от тебя как песок. Не пытайся ее удержать. Только силы потеряешь.

Уильям оглянулся на Алана – тот только пожал плечами и подмигнул, прежде чем броситься через дорогу наперерез затормозившим машинам. Уильям, придерживая шляпу, кинулся за ним, жестами извиняясь перед оторопевшими и разозлёнными водителями. Алан бежал, шлёпал ногами по мокрому асфальту, перепрыгивал неглубокие лужи. Иногда он останавливался, чтобы посмотреть на своё отражение в одной из витрин. Но тут же продолжал свою погоню за невидимой добычей, оставляя Уильяму только жалкие попытки угнаться за ним.

Вскоре набережная сменилась ровными маленькими улочками. Длинные и неповоротливые, они рублеными жестами рассекали город на правильные фигуры. Особняк четы Куэрво занимал самое почётное место среди похожих на него домов. Грузный и неприветливый. Отливающий красным кирпичом и резной железной оградой. Он восседал во главе безвкусицы и вульгарности не только своим внутренним убранством, но и внешним обликом. Возможно, стоило убрать несколько деталей, подстричь разросшиеся кусты и покрасить проржавевший забор, и особняк вдохнёт новую жизнь. Но сейчас он медленно гнил вместе со своими хозяевами, расползался зеленоватым туманом и отравлял все вокруг себя.

Обвитая янтарными листьями арка впустила очередную парочку гостей – на этот раз Уильям и Алана – под свою сень. Дверной молоточек несколько раз ударил по двери. На секунду Уиллу захотелось, чтобы никого не оказалось дома. Увы, тяжёлые мужские шаги раздались по ту сторону безопасности, и Уильям уже приготовился пялиться на хмурую кирпичную физиономию дворецкого, как женский голос остановил проворачивающуюся в двери ручку: «Я сама».

Мария Куэрво. Ее сияющий беспокойным блеском взгляд отрезал пути к отступлению любому, кто оказывался достаточно неосторожным, чтобы попасться в ее сети. Молодая и впечатлительная, она была обделена мужской лаской и заботой. По крайней мере так говорил Уильяма Даниэль. И у Уильяма не было ни одной причины не верить другу. Взгляды, которыми Мария одаривала каждый раз Уилла, дарили обычно мужьям, а не малознакомым мужчинам. Впрочем, Анхеля это, судя по всему, не слишком сильно напрягало. Он всегда улыбался и только кивал, пока Уилл в очередной раз уворачивался от брошенного в него взгляда Марии.

Вот только сейчас бежать было не куда. Впереди Мария Куэрво, а сзади Алан Маккензи. И кто из них был молотом, а кто – наковальней, Уильям еще не определился.

– Уилл, – взвизгнула сеньора Куэрво, – спасибо, что пришёл. Я уже собиралась обидеться на тебя. Даниэль обещался, что ты составишь нам компанию. Ждала тебя с самого полудня. – Она перевела взгляд на Алана, и ее улыбка тут же потухла, сменившись звериным оскалом. – Ну проходите, что стоите?

Алан пожелал Марии прекрасного вечера и прошёл вперёд. Уильям замешкался – это стало роковой ошибкой. Мария тут же возникла у него на пути, опершись одной рукой о косяк и закрывая путь дальше. Если бы не алая помада, она, несомненно, облизнула бы губы, и от одной мысли об этом Уиллу стало нехорошо. Они несколько раз одновременно шагнули в сторону в попытках разойтись в неожиданно узком дверном проёме. И каждый раз Мария оказывалась все ближе к Уильяму, а щеки последнего пылали все сильнее. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем Алан, сжалившись над другом, позвал его, вырывая из хищных лап Марии. Уилл несколько раз горячо извинился, протиснулся мимо Марии, прижимая к груди шляпу, и выдохнул только когда увидел ухмыляющееся лицо Алана.

– Вот тебе смешно, а она меня пугает, – шёпотом посетовал Уильям, оглянувшись и еще раз натянуто улыбнувшись Марии.

– Не тебя одного, – Алан смахнул пыль с комода и подцепил пальцем одну из маленьких картин-масок на стене. – На месте Анхеля я бы выгнал горничную и весь этот сброд лентяев. Здесь пыли столько, словно она тут с Французской революции. А это уже, знаешь ли, долгое время.

Лакеи тут же окружили их роем, отбирая шляпы, пальто и даже трость Алана, потому что он «мог кого-нибудь ею поранить». Алан только неодобрительно нахмурился и хмыкнул, но спорить с ними не стал. Уилл закатил глаза – всегда бы Алан так изображал воспитанность и этикет, как сейчас.

Холл гудел ульем маленьких облачённых в костюмы муравьёв. Было приятно осознавать, что некоторые лица выглядели знакомыми: в толпе Уилл даже разглядел нескольких своих пациентов – одному пришлось пару лет назад вытаскивать пулю из черепа. Жаль, нельзя было в анамнезе написать «дубоголовость». Лица политиков выглядели такими же серыми, как на газетных листках. А парочка местных актрис заливисто хихикали над низеньким старым камердинером Анхеля. Из столовой уже доносился аромат жареного мяса, и плотно сомкнутые двери спасали наготовленную поварами еду от того, чтобы быть съеденной еще в первые пять минут нахождения в особняке.

Алан привычно остановился в стороне ото всех и жестом позвал одного из официантов. И впервые Уильям посетовал на свой рост. Среди низеньких разъевшихся политиков, миниатюрных женщин и даже на фоне Алана Уилл умудрился выделяться. Ему было хорошо видно каждого находящегося в холле гостя, и ни один из них не упустил возможности пробежаться по Уиллу и Алану взглядом. Ни один. Кроме стоящей поодаль Кэтрин.