Вероятно, самый примечательный акт раскаяния в истории «Стандард» виден в красноречивом обращении к Рокфеллеру Уильяма Г. Уордена 24 мая 1887 года Уорден, один из старейших сотрудников треста, отправил Рокфеллеру запоминающееся письмо, в котором высказывал сожаление об отвращении, вызванном фирмой в общественном воображении:

«Мы добились успеха, которому нет равных в истории коммерции, наше имя известно всему миру, а нашему публичному образу нельзя позавидовать. Говорят, мы представляем все, что есть злого, жесткосердечного, деспотичного, жестокого (мы полагаем, несправедливо), люди смотрят на нас с недоверием, показывают с презрением, и, хотя некоторые льстят нам, это только из-за наших денег, и мы презираем их за это, и сердце еще больше черствеет. Мне неприятно это писать, так как я стремился к почетному месту в коммерции. Ни один из нас не выбрал бы такую репутацию; мы все хотим, чтобы благородные люди относились к нам благожелательно, с уважением и расположением»85.

Предложив план по участию в прибыли, который мог бы смягчить нефтедобытчиков, Уорден уговаривал Рокфеллера подумать над его письмом:

«Не откладывайте и не отбрасывайте его в сторону, подумайте над ним, поговорите с госпожой Рокфеллер. Она соль земли. Как счастлива была бы она увидеть изменение общественного мнения и как ее мужа почитают и благословляют. Пусть тот, чья мудрость может наполнить наши сердца любовью к нашим собратьям, ведет и направляет вас в это время… Весь мир будет рад видеть такое усилие, сделанное для народа, рабочего народа»86.

Письмо Уордена исключительно, по-своему не менее драматично, чем признание на смертном одре. Оно также подтверждает, что Сетти Рокфеллер была крайне удручена осуждением, навалившимся на ее мужа. И как же Рокфеллер ответил на это смелое вдумчивое письмо? Готовясь отплыть с семьей в Европу, он воспользовался отъездом как предлогом и отправил через неделю краткий банальный ответ: «Я не имел возможности ни написать вам ранее, ни тщательно обдумать, но вы можете быть уверены, что содержание письма не будет оставлено мною без внимания»87. Охладить напряжение вежливой запиской было классикой для Рокфеллера, и нет свидетельств тому, что он впоследствии возвращался с Уорденом к данной теме.

Пока Джон Д. Рокфеллер был занят созданием крупнейшей промышленной империи Америки, его отец, Уильям Эйвери Рокфеллер – он же доктор Уильям Левингстон – все с той же тягой к перемене мест торговал вразнос панацеями под своим вымышленным именем. Человек пограничной зоны в государстве, где граница исчезала, он уходил в дикие земли, укрывающие от современного промышленного мира, который олицетворял собой его сын.

Огромные периоды жизни Билла для более ранних биографов Рокфеллера оставались загадкой, но теперь можно сделать примерный набросок его последних лет по бумагам Рокфеллера и некоторым статьям в газетах и журналах, которые ранее оставались незамеченными. Билл почти не общался с богатыми сыновьями, Джоном и Уильямом, но был очень близок с завистливым Фрэнком, который разделял его любовь к рыбалке и охоте. (Возможно, связывая эти виды спорта с повесой отцом, Джон в поздние годы никогда не охотился и не рыбачил.) После того как в 1880-х годах Фрэнк купил огромное ранчо в Канзасе, отец стал частым гостем, и они вместе ходили охотиться на перепелов и степных тетеревов.

Многое из того, что мы знаем о поздних годах Билла, известно благодаря его примечательной дружбе с его названым сыном, доктором Чарльзом Г. Джонстоном. В 1853 году, когда Чарльз был младенцем, доктор Левингстон посещал их в Онтарио и лечил его мать. В 1874 году повзрослевший Чарльз встретился с Биллом в Висконсине, Билл лечил его от лихорадки и обещал обучить «искусству врачевания». Во Фрипорте, штат Иллинойс, Джонстон познакомился с госпожой Маргарет Аллен Левингстон и позже отзывался о ней, как об «одной из самых милых женщин»1.

Видимо, внешность Чарльза Джонстона натолкнула Билла на мысль об афере специально для индейских резерваций. Перед встречей с Джонстоном Билл вернулся к старому приему выдавать себя за глухонемого. Индейцы верили, что, когда боги лишают одного из органов чувств, взамен они дают сверхъестественные способности целителя, и это сделало их легкими мишенями для Билла. Теперь же он разглядел новую возможность. У Чарльза Джонстона были высокие скулы, смуглая кожа и длинные черные волосы, и его легко можно было принять за индейца. Билл нанял его ассистентом, нарядил в великолепные перья, нанес боевую раскраску и представил как своего приемного сына-индейца. Из своего фургона Билл рассказывал завороженным слушателям, что Джонстон, индейский принц, выучил секретные медицинские формулы у своего отца, великого вождя. О высокомерии Билла говорило то, что Джонстон должен был платить ему за науку мошенничества. «Несмотря на его дружбу и приязнь ко мне, – вспоминал Джонстон, – он заставил меня заплатить тысячу долларов за ученичество, и это показывает его хитроумие в сделках и его любовь к деньгам»2. Так же, как он поступал когда-то с Джоном, Большой Билл закалял и Джонстона, подзуживая и обманывая его на каждом шагу. Остается недоумевать, не стал ли Джонстон для Билла заменой сыну, и не заполнил ли он огромную эмоциональную пустоту, оставшуюся от ушедшего восхищения старшего сына.

Деловые методы Билла в его странствиях с Джонстоном по Иллинойсу, Миннесоте, Айове и Северной и Южной Дакоте мало отличались от методов, наработанных на севере штата Нью-Йорк. Джонстон вспоминал после смерти Билла: «Он въезжал в город, раздавал рекламные листовки, сообщавших, что великий доктор Левингстон излечит все болезни, мы занимали номера в лучшем отеле, и к доктору приходили больные, и хромые, и убогие. Во всех случаях простых недугов он мог определить причину практически с одного взгляда»3. Билл производил впечатление на провинциалов, нося на манишке блестящий бриллиант, но, когда договаривался с отелем, прикрывал его, чтобы получить самую низкую цену. Согласно Джонстону, он получал большие доходы, иногда двести долларов в день и производил ложное впечатление, что он стоит несколько сотен тысяч долларов. Как и в ранние годы, Билл пустился в спекуляции продуктами. Однажды он купил пятьдесят тысяч бушелей кукурузы и хранил ее в ящиках, а когда на следующее лето саранча пожрала урожай, продал партию с огромной надбавкой. Джонстон всегда восхищался этим красочным грубоватым человеком и его бездонным мешком трюков. «Он весь был в коммерции, а его ум сосредоточен на всемогущем долларе»4.

Поначалу Джонстон не знал, что доктор Левингстон связан с Рокфеллерами, хотя заметил у Билла неослабевающую одержимость Джоном Д. Рокфеллером, которого, как утверждал Левингстон, он посещал в Кливленде раз или два в год. «Он сказал мне, что ездил туда присмотреть за деньгами, вложенными у Джона Д. Рокфеллера, и рассказывал мне чудесные истории о Джоне, его проницательности и большом богатстве». Однажды недоверчивый Джонстон спросил Билла, откуда тот знает этого знаменитого человека. «Я помог Джону Д. Рокфеллеру начать нефтяное дело, – сказал Билл напрямик. – Я ссудил ему первые деньги, которые он вложил, и я помогал ему все время». Билл хвалился, что его вложение в «Стандард Ойл» теперь стоит триста семьдесят пять тысяч долларов. «Он обычно говорил, что сделал Джона Д. богатым и что, если я останусь с ним и буду делать, как он говорит, он и меня сделает богатым»5. Поначалу Джонстону не приходило в голову, что Билл был отцом Рокфеллера, так как бахвальство казалось частью его образа зазывалы, но, когда Билл начал болтать о старике Дэвисоне, Джонстон узнал имя деда Рокфеллера по материнской линии и начал задаваться вопросами. Он терзался подозрениями несколько лет, тогда как Билл решительно отрицал правду, все это время ограничиваясь намеками.