Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мария уже вышла во двор, а Александр, прикуривая, задержался на пороге.
– Кто такая? – спросил он, кивнув головой в сторону девушки.
– Да так… Случайно встретил и забрал к себе в часть, – смущенно ответил майор. – У меня ей неплохо живется.
– Понятно.
Покрышкин пожал майору руку и вышел. На улице было прохладно, подмораживало. От полной луны и ярких звезд кругом было светло, как днем.
– Что, Саша, заинтересовался? Может, ты и меня так же устроишь? – неожиданно спросила Мария.
Александр понял, что она слышала его разговор с майором.
– Ну что ты такое говоришь, Мария?
Он понимал, что девушку беспокоит неопределенность ее положения – вроде бы жена, но не официальная – и пытался ее как-то успокоить. Эта «походная» связь майора бросала тень и на их отношения.
– А почему бы нет? Устроишь меня в свои БАО – и мне тоже будет у тебя хорошо. Потом найдешь себе другую…
Голос ее звенел, чувствовалось, что она вот-вот расплачется.
– Брось, Мария, говорить глупости…
– Ну если это глупости, то почему же мы до сих пор не расписаны?
– Мария, мы же договаривались… Вспомни! Зарегистрироваться в первом городском загсе. Так?
– А может, он нам и не встретится, этот городской загс. Ведь аэродромы находятся в поле, а не в городе…
– Так, все! Разговор окончен! – сказал, как отрубил, Покрышкин. – Завтра, как прилетим, пойдем и распишемся в сельсовете Черниговки. Согласна?
Она промолчала, лишь украдкой вытерла слезинку, сбежавшую по щеке. Расстроенные, некоторое время они шли молча.
В Черниговку вылетели на следующее утро. Солнце, нехотя выползая в холодную, неприветливую местность, медленно поднималось, подрагивая оранжевым диском. Метнувшиеся по степи лучи заиграли на снегу и изменили цвет всего неба. Из темного оно сразу же поголубело, бледнея все больше и больше. Восточная закраина, вначале побагровевшая, вскорее затрепетала струйчатыми тонами светлого золота.
«По-2» болтало. Он часто проваливался в воздушные ямы, отчего Марии казалось, что она летит не на самолете, а едет на телеге по ухабистой дороге, как это часто бывало в детстве. С непривычки ее быстро укачало, и Саша, подбадривая, нет-нет да повторял: «Слабачка! А еще в жены летчиков выбилась». Она только беспомощно улыбалась.
Наконец прибыли. Марию летчики тут же торжественно вынесли на руках и усадили в кабину полуторки, потом все забрались в кузов и поехали на квартиру Покрышкина отмечать прибытие жениха и невесты.
На следующий день Гришу Чувашкина послали раздобыть муки и мяса. Саша предложил приготовить к свадебному столу его любимое блюдо – сибирские пельмени.
Потом, скинув ремень и гимнастерку, он взялся колоть дрова. С малолетства привычный ко всякой работе, обладая недюжинной силой, он шутя разделался с небольшим штабелем дров – как семечки их пощелкал и помог хозяйке уложить наколотые поленца ровными четвертинками.
Тут прибыл Чувашкин, Саша осмотрел привезенное мясо, и уже через час стряпня была в полном разгаре. Хозяйка Наталья готовила салат из соленых огурцов, капусты и картошки, а Саша и под его руководством Чувашкин и Андрей Труд споро делали пельмени. Мария тоже участвовала. Она раскатывала нарезанное маленькими кружочками тесто в крохотные тонкие блинчики, а Чувашкин с Трудом во второй или третий раз – для большей надежности – пропускали фарш через мясорубку, взятую в полковой столовой. Саша успевал приглядывать за помощниками, поправлять и подбадривать их, выполняя, как всегда, самые трудные и ответственные операции: кончиком финки проворно клал небольшие кусочки фарша на раскатанные блинчики, затем, подготовив таким образом несколько рядов, быстрыми движениями мгновенно защипывал края.
Всем друзьям было объявлено: в четырнадцать ноль-ноль свадебное мероприятие. Форма одежды – парадная.
В назначенное время в большой, сравнительно прохладной комнате за столом, по-праздничному уставленным едой и питьем, расселись: молодожены во главе стола, по обе стороны от них Пал Палыч Крюков и Сергей Лукьянов, оба со звездами героев на груди, потом друзья-летчики, все наглаженные, с орденами.
По инициативе хозяйки Натальи были приглашены еще трое – худой, с тонким орлиным носом и вислыми, как у запорожца, усами, старик Иван – родной брат хозяйки, и две женщины: седая, неулыбчивая соседка и Ганна, молодая, красивая женщина с сильным телом и высокой грудью.
Старика посадили подальше. Едва он сел за стол, как начал рассказывать Косте Сухову, как невесело и трудно им жилось при немцах. Хотя наведывались они в Черниговку не часто, но внезапно и довольно опустошительно: рыская по хатам и погребам, забирали вещи и продукты; год назад, неожиданно оцепив село, угнали всех мужчин от семнадцати до пятидесяти пяти лет, а отступая – увели лошадей.
Стол по военному времени получился обильный: тарелки с салатами и солеными огурцами; два блюда с розоватыми, веером разложенными ломтиками сала – начпрод дал; большущая, только что снятая с плиты сковорода тушеного картофеля; горки нарезанного армейского и местного хлеба, две тарелки мелко нарезанной колбасы из продпайка. И под занавес предстояли пельмени.
И питья тоже хватало: несколько бутылок водки, полученных у интендантов, в графинах – самогон и пенистая брага в высоких бутылках.
Первый тост за молодых поднял Пал Палыч – ветеран полка. Все выпили и дружно взялись за еду.
Слава Берзкин проголодался, но, чувствуя себя несколько стесненно в компании старших, ел медленно и осторожно, стараясь правильно держать вилку, от которой совсем отвык.
Подействовала ли на него выпитая водка или брага, стакан которой он выпил в два приема, но почувствовав себя уверенно, он стал украдкой поглядывать на Марию.
Для него все было пленительно в этой невысокой девушке: и прекрасное живое лицо, и статная женственная фигурка, и мелодичный звук голоса с легким украинским акцентом, и голубые сияющие глаза, светлые волосы, подвитые и аккуратно уложенные, наконец, то вопрошающее любопытство, с каким она смотрела на летчиков, появившихся в полку после Каспия.
Держалась она со всеми непринужденно и просто, как подобает женщине в ее положении. Иногда их взгляды на мгновение встречались, и с невольным трепетом он ловил в ее глазах поощряющую приветливость и ласковость, волнующие его. Ему казалось, что до этой минуты никто и никогда так не смотрел на него. Ему только так казалось, потому что подобным образом она смотрела на всех Сашиных друзей.
Андрей Труд, самый учтивый и предупредительный, успевал галантно ухаживать за женщинами: подкладывал им на тарелку закуску, предлагал хлеб и наливал брагу в стаканы. Понаблюдав, Слава решил последовать его примеру и, поддев большой ложкой горстку салата, хотел положить его на тарелку Ганне, но она поспешно и весело воскликнула: «Дякую! Нэ трэба!» – подтвердив свой отказ энергичным жестом; ребята с улыбкой посмотрели на Березкина и он, в смущении зацепив рукавом какую-то тарелку и едва не опрокинув ее, решил больше не высовываться.