– Игра Конвея «Жизнь», – сказала Амбра. – В прошлом году я видела основанную на ней инсталляцию – мультимедийный проект под названием «Клеточный автомат»[111].

Лэнгдон удивился осведомленности Амбры. Сам он знал о «Жизни» только благодаря знакомству с ее создателем, Конвеем, который преподавал в Принстоне.

Лэнгдон снова прислушался к хору. Что-то знакомое. Может, ренессансная месса?

– Роберт, – сказала вдруг Амбра. – Посмотрите.

Точки и кластеры на экране задвигались в другом направлении, все быстрее и быстрее, словно кто-то включил обратную перемотку. Структуры устремились в прошлое. Количество точек постоянно уменьшалось, клетки не делились, а схлопывались, структуры упрощались, пока наконец не осталось совсем мало клеток, и они продолжали уполовиниваться – восемь, потом – четыре, потом – две, потом…

Одна.

Единственная клетка мерцала посередине экрана.

По спине у Лэнгдона пробежал холодок. Происхождение жизни.

Последняя точка погасла. Осталась пустота. Чистый белый экран.

Игра «Жизнь» закончилась. На экране начал проявляться текст, он становился все отчетливее, и наконец они смогли его прочесть.

– Это Дарвин, – прошептал Лэнгдон, узнав знаменитую фразу великого биолога, в которой был заключен тот же вопрос, что задавал Эдмонд Кирш.

– Откуда мы? – воскликнула Амбра, прочитав текст на экране.

– Совершенно верно.

Амбра улыбнулась:

– Может, пойдем и узнаем ответ?

И она направилась к колоннам, за которыми начинался центральный неф церкви.

Внезапно экран ожил, и на нем появился коллаж из слов, которые хаотически комбинировались на экране. Слов становилось все больше, они возникали, изменялись, соединялись во множество фраз.

рост… почки… молодые побеги…

Коллаж ширился, рос и наконец Лэнгдон и Амбра увидели, как из слов образовалось дерево.

[112]

Что это значит?

Они смотрели на дерево, а голоса а капелла пели все громче. Лэнгдон вдруг понял, что хор поет не по-латыни – по-английски.

– Господи, слова на экране, – сказала Амбра. – Мне кажется, их же и поют.

– Совершенно верно, – согласился Лэнгдон. На экране появлялось новое словосочетание – и тут же хор выпевал его.

…в результате медленно действующих факторов… а не единичного мистического акта творения…

Лэнгдон смотрел и слушал, чувствуя странный диссонанс слов и музыки: музыка благочестиво религиозна, а текст – прямая противоположность.

…живые существа… выживает сильнейший… слабейший погибает…

Лэнгдон замер.

Вспомнил!

Несколько лет назад Эдмонд водил его на представление. Называлось оно «Месса Чарлза Дарвина». Из католической мессы убрали традиционный латинский текст и поместили выдержки из «Происхождения видов» Чарлза Дарвина. Получился удивительный контрапункт одухотворенного пения и жестких научных формулировок.

– Странно, – сказал Лэнгдон. – Мы с Эдмондом когда-то вместе слушали это сочинение, помню, ему очень понравилось. И вот оно звучит здесь – какое странное совпадение.

– Это не совпадение, – услышали они над головой знакомый голос. – Эдмонд учил встречать гостей музыкой, которая и приятна, и дает пищу для размышлений. Чтобы было что обсудить.

Лэнгдон и Амбра, не веря своим ушам, смотрели на динамики под потолком. Жизнерадостный голос говорил с явным британским акцентом.

– Рад, что вы нашли дорогу сюда, – сказал знакомый голос. – Я никак не мог с вами связаться.

– Уинстон! – воскликнул Лэнгдон. Странно, но он испытал огромное облегчение, услышав синтезированный голос компьютера. Они с Амброй наперебой принялись рассказывать, что с ними происходило в последние несколько часов.

– Очень приятно вновь слышать ваши голоса, – сказал Уинстон. – Ну и как: вы нашли то, что искали?

– Уильям Блейк, – сказал Лэнгдон. – «Религий темных больше нет, царит блаженная наука».

Уинстон откликнулся почти мгновенно.

– Заключительная строка поэмы «Четыре Зоа». Неплохой вариант. – Последовала короткая пауза. – Но что касается количества букв…

– Амперсанд, – перебил его Лэнгдон и быстро объяснил фокус Кирша с «&» и «et».

– Это в духе Эдмонда, – прокомментировал синтетический голос и неуклюже хмыкнул.

– Уинстон, – нетерпеливо заговорила Амбра. – Теперь, когда ты знаешь пароль, сможешь запустить презентацию открытия Эдмонда?

– Конечно, смогу, – просто ответил Уинстон. – Только пароль должны ввести вы, вручную. Эдмонд очень серьезно защитил этот проект. У меня нет прямого доступа. Но я проведу вас в лабораторию, и там вы введете пароль. Думаю, на все уйдет не больше десяти минут.

Лэнгдон и Амбра переглянулись. Уинстон говорил с обезоруживающей простотой. Они столько пережили сегодня, и вот – победа близка. Но все как-то прозаично, буднично, без фанфар.

– Роберт, – прошептала Амбра и коснулась его плеча. – Вы справились. Спасибо.

– Мы справились, – улыбнулся он в ответ.

– Извините, что перебиваю, – сказал Уинстон. – Но вам следует немедленно переместиться в лабораторию Эдмонда. Вы слишком бросаетесь в глаза в фойе, а в Сети уже появились сообщения, что вы находитесь в этом районе.

Неудивительно, подумал Лэнгдон. Посадка военного вертолета в городском парке вряд ли могла остаться незамеченной.

– Веди нас, – сказала Амбра.

– Прямо между колонн, – скомандовал Уинстон.

Музыка смолкла, плазменный экран погас, и на входной двери с шумом автоматически задвинулись мощные запоры.

Эдмонд превратил это здание в неприступную крепость, подумал Лэнгдон. Он посмотрел в узкое вертикальное окошко: парк пуст, никого. По крайней мере пока никого.

Вслед за Амброй он двинулся на мерцающий в конце фойе огонек, обозначающий проход между колоннами. Потом они оказались в длинном коридоре. В дальнем конце тоже горели огоньки, указывающие путь.