всеми... – задумчивое.

– Ладно, забудь. Ты наверняка человек грубый, из деревни, ни к чему тебе прекрасные леди. Пусть пакет травки достанется тому, кто оценит его по достоинству и раскурит с толком, с расстановкой. Он ведь большой, пакет этот, грамм двести, наверное, будет... – и я тяжко вздохнула.

– Сколько?! – ошеломлённое.

– А я о чём! Потому и жалко до слёз прощаться с ним!

– Двести грамм – это сколько самокруток?

– Сотня.

– Ого! – и мужик, впечатлившись, умолк, что-то покумекал, затем, видимо, вспомнил, зачем сюда пришёл, крикнул мне: – Слышь, ты? – надзиратель в тусклом свете люка глядел во тьму, в которой сидела я, но не видел меня, потому что было слишком темно. – Похлёбку сейчас спущу с водой.

– О, спасибо! Я такая голодная! – голодной я и впрямь была. Мой жор никуда не делся, и я с трудом держалась, чтобы растянуть канапешки с тарталетками на подольше.

Жижа, названная похлёбкой, оказалась мало того, что холодной, так ещё и с какой-то непонятной слизью, напоминающей содержимое носа, и всего с тремя крохотными кубиками картошки. В общем, кошмар, а не еда.

– Передайте «огромное спасибо» повару и скажите, что у него просто кулинарный талант! – крикнула я наверх. – А если бы в супе было чуть больше гущи, был бы вообще лучший в мире суп!

Надзиратель подождал, пока я допью воду (и напою Рика), затем поднял ведро на верёвке наверх и ушёл, закрыв люк. Вскоре гул его шагов окончательно стих.

– Ловко ты его отправила в королевский корпус, – улыбаясь, сказал Рик. – Знаешь, чьи это покои?

– Знаю! – с гордостью ответила я. – Мои!

– Хм, – усмехнулся он. – Я ценю твоё чувство юмора. Но эти покои не могут быть твоими.

– Я ценю твою осведомлённость, – в тон ему ответила я, – но это всё же мои покои.

– Кто же ты, Жу?

– Ой, да какая разница? – мне тоже стало смешно. – Мы же тут с тобой без титулов и регалий! Два пленника, мечтающих выбраться отсюда.

– И то верно. Знаешь, у меня странное чувство, когда общаюсь с тобой... Такое приятное с грустинкой. Я был подростком, когда мамы не стало, но я помню, как она читала мне сказки. Ты напомнила мне её.

– Сказки – это да! Сказки – это святое...

– Можешь ещё что-нибудь рассказать?

– Могу. О! А хочешь антисказку?

– Это как?

– Очень просто! Сказка наоборот. «Волк и шестеро козлят».

– Уже интересно, – прокомментировал Рик.

– Тогда слушайте, девочки, мальчики, червяки и засохшие мертвяки! Сказка начинается!

И я начала рассказ:

Родилось у волка шестеро козлят. Выпрыгнули они из его брюха, поглядели – нет, не годится этот образина на роль мамки.

Мимо проходила коза с козлёнком. Шестеро козлят как обрадовались, да как запрыгали! И увязались следом.

Коза поохала-поахала: батюшки! Все ведь одинаковые на задок да на передок! Где свой, а где чужие – не разобрать! У всех рожки да ножки!

Делать нечего – пришлось сердобольной козе всех забрать домой.

Волк, сам не свой от горя, увязался следом, в надежде, что козлята одумаются и вернутся к нему. Ходил-ходил, отирался у козлиной двери, даже голос сделал, как у козы – всё бесполезно. Не годится мужик-волк им в мамки, молока с него, как с козла!

Так Волк и ушёл, одинокий и несчастный. Он ещё не знал, на что обрёк бедную козу, мать-одиночку, которая с недавних пор стала многодетной.

Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец!

– Да... У тебя неподражаемая фантазия.

– Тебе понравилось?

– Очень. Жаль, мало.

«Ах, Рик у нас на крючке! Только б не помер раньше времени...» – вклинилась Вторая.

– Как ты себя чувствуешь, Рик? – спросила я, тоже беспокоясь о самочувствии товарища по несчастью.

– Физическую боль заглушает удовольствие от общения с тобой.

– Ноги сильно болят?

– Да. Иногда мне кажется, что я готов их отрезать, лишь бы всё это кончилось. Вся моя магия ушла на поддержание жизни в теле. Иначе гангрена уже сожрала бы меня.

– Здесь же магия глушится?

– Глушатся только внешние проявления. Магия внутри тела никуда не девается.

Теперь понятно, почему Вторая внутри меня живёт, здравствует и крепнет день ото дня.

***

На следующий день мне спустили тарелку отвратительно сваренного, но густого супа и без слизи. Я попробовала, а остальное скормила Рику. Ему нужнее.

– Спасибо! Супчик выше всяких похвал! Так и передай повару! – крикнула я.

– Слышь, ты? – обратился ко мне надзиратель. – А чего ты там про баб говорила?

– Не про баб, а про милых дам!

– Ну, про дам...

– Хочешь покорить сердце девушки?

– Ну, хочу...

– Девушки любят маленькие приятности и комплименты. Например: «Дорогая Джесси, вы сегодня особенно хороши!» – и подарить ей какую-нибудь красивую безделушку (павлинье перо, жемчужный браслет или коробочку пирожных). Поверьте, даже если не с первого, то со второго раза она оценит!

– А не жирно ей будет, подарки-то?

– Женщину надо любить! Только любимая женщина принесёт вам счастье.

– Дорого это – бабу содержать.

Тьфу, блин! Ну, как такого учить? Я еле сдержала гневный возглас.

– Счастье – оно вообще дорогая штука, – резюмировала я. – Как и травка!

– Не смог я достать, – угрюмо ответили мне. – Там стоят королевские стражники. Мне, тюремному, туда ходу нет.

Ага, значит, мы тоже во дворце! То-то у меня чувство такое, что недалеко меня уволокли! Тогда Гедеон быстро меня найдёт. Надеюсь...

– Сочувствую. Надеюсь, тебе ещё представится возможность. Ты пытайся. Может, хитростью удастся достать траву. Кто не рискует, тот не пьёт игристого. Ты помнишь, где лежит пакет?

– Помню. Корпус «А», номер девять. Мешок в гардеробной, на верхней полке под бордовой шляпкой, – отчеканил он.

– Память у тебя отличная! – похвалила я.

В ответ мне в руки прилетел багет. Целый багет! Да-да-да! И даже свежий! Ох, у кого-то сегодня будет праздник живота!

Я вычислила, что деревенский грубиян приходит к нам примерно раз в сутки. Он не прочь бы приходить чаще, но это строго запрещено. Некто сверху строго бдит.

Зато в обмен на действенные женские советы надзиратель принёс мне настоящий шерстяной платок, влажные полотенца для подтирания и целый калач