Когда женщины вышли из часовни, кровь Махелт застыла в жилах при виде старшего сына. Роджер убежал от няни и бесстрашно стоял перед Иоанном, размахивая игрушечным мечом. Не думая ни о чем, кроме спасения ребенка, Махелт бросилась вперед, схватила Роджера и спрятала у себя за спиной.

Иоанн неторопливо спешился, сама медлительность его движений казалась угрозой.

– Леди Биго… – с удовольствием произнес он. – Графиня Ида…

– Сир… – Ида преклонила колени.

Иоанн изогнул губы и учтиво произнес:

– Спешу вас обрадовать: я не тронул укрепления замка. Это было бы весьма прискорбно.

Тон короля намекал, что стены Фрамлингема – не более чем роскошная позолота на марципановом торте. Он снял перчатки для верховой езды.

– Ваш комендант благоразумен и более удачлив, чем ему кажется. Его мудрость спасла вас… Как и преданность вашего отца, леди Биго. Я не стану жестоко обращаться с любимой дочерью столь верного слуги, даже если она в родстве с теми, кто чинит нам вред. – Иоанн шагнул вперед, за спину Махелт, и вытащил Роджера. – Я смотрю, ты отважный маленький рыцарь, мой мальчик.

Роджер гордо выпятил подбородок. Махелт вонзила ногти в ладони.

– Оставьте его в покое! – с яростью сказала она.

Положив ладонь на плечо Роджера, Иоанн разглядывал женщин с ликующей насмешкой:

– Графиня, леди Биго, вы можете отправляться на все четыре стороны и искать помощи, где пожелаете. Я разрешаю вам взять двух рыцарей в качестве охраны, а также егерей и конюхов графа. Пусть их кормит он, а не я. Младший сын и младенец могут сопровождать вас, мне все равно, но этого я, пожалуй, оставлю себе в качестве залога.

– Нет! – Махелт показалось, что на нее обрушилась каменная плита. – Ни за что!

– Я могу задержать всех вас, – сощурился Иоанн. – Подумайте об этом. Я рассчитываю, что вы уведомите графа и его сына, что я всем сердцем желаю примирения. Если они покорятся, я обойдусь с ними столь же снисходительно, сколь с вами сейчас. Даю им месяц на размышление, а мальчик пусть тем временем послужит мне… Полагаю, из него выйдет толк.

Махелт не могла думать от нестерпимой боли и ужаса. Она знала лишь, что не позволит Иоанну отобрать у нее сына, как он отобрал ее братьев. Выхватив Роджера у короля, мать заключила ребенка в объятия.

– Нет! – прошипела она, скаля зубы. – Вы не получите его.

Иоанн махнул рукой, и де Молеон попытался разлучить мать и дитя. Махелт еще крепче обняла Роджера, стараясь защитить его.

– Вы не получите его! – вопила она. – Сначала вам придется меня зарубить!

Махелт укусила де Молеона и сумела вывернуться. Ругаясь, он снова схватил ее. Один из его людей схватил ее с другой стороны. Махелт сражалась как львица, но в конце концов ее силы иссякли. Четверо мужчин оторвали ее от Роджера и швырнули к ногам короля, а пятый пригвоздил к земле, пока она извивалась и боролась.

– Это воля короля! – задыхаясь, произнес де Молеон. С его прокушенной руки капала кровь. – И вы покоритесь ей, мадам.

– Убейте меня! – рыдала Махелт, ослепнув от слез. – Если вы заберете его, лучше мне умереть!

Роджер смотрел на мать, бледный от потрясения, все еще сжимая свой деревянный меч. Он повернулся, чтобы атаковать де Молеона, но наемник схватил мальчика за шкирку, выдернул меч из его руки и швырнул через двор.

– Я научу тебя манерам, сопляк! – Он встряхнул Роджера, как терьер – крысу. – И мне плевать, что ты внук Маршала!

Иоанн отошел от дерущихся.

– Мадам, вы настоящая ведьма, – произнес он с презрением, щелкнув пальцами де Молеону. – Посадите ее под замок для ее же блага. Заберите мальчика.

– Сир…

Махелт продолжала бороться и вопить. Ее рывком подняли на ноги, дотащили до гауптвахты в одной из башен и заперли внутри. Она бросилась на стену, отлетела и упала на пол, где осталась лежать, задыхающаяся, покрытая синяками – побежденная, но отказывающаяся признать поражение. Когда Махелт наконец с трудом поднялась, она кинулась на дверь, пиная ее ногами и крича, бросаясь на прочные дубовые доски. В двери была решетка, но, когда Махелт попыталась выглянуть, солдат с другой стороны захлопнул створку и оставил ее в темноте.

В конце концов, выбившись из сил, Махелт упала на пол, рыдая от злости и отчаяния. Гуго оставил их без надлежащей защиты, зная, что все может случиться. Он на свободе, в безопасности со своими сундуками денег, а она и дети заплатили за его беспечность. Ее братьев забрали в заложники, и она не смогла этого предотвратить, а теперь то же случилось с ее сыном, и она снова оказалась беспомощна. Похоже, прошлое ее семьи повторяется снова и снова. Неужели Роджеру суждено вырасти и в свою очередь увидеть, как у него отбирают сыновей? Суждено ли ему вообще вырасти? А другим ее детям? Махелт бы не удивилась, если бы Иоанн бросил детей в колодец замка, приписав их смерть несчастному случаю. Эта мысль заставила ее вскочить и снова биться о дверь и оплакивать своих малышей, но никто не пришел. Наконец, оставшись совсем без сил, Махелт свернулась клубочком в углу и тупо уставилась в стену.

* * *

Выпустили ее только утром. День был хмурый, с мокрым снегом и ветром, пронзительно-холодный. Покрытая синяками, растрепанная, заплаканная, Махелт, шатаясь, вышла из заключения и сверкнула глазами на Уильяма Ленвейза, который осмотрительно стоял чуть поодаль.

– Вероломный сукин сын! – прошипела она. – Надеюсь, ты сгоришь в аду! Что ты сделал с моими детьми? Где они? Я хочу их видеть. Если им причинили вред…

Ленвейз отшатнулся.

– Они в безопасности со своей бабушкой, клянусь. – Он взял ее за руку, чтобы поддержать и в то же время предостеречь. – Лучше сперва приведите себя в порядок, миледи. Если вы войдете в таком виде, то перепугаете их.

– И кто в этом будет виноват? – Махелт выдернула руку. – Не прикасайтесь ко мне! Я вас презираю!

Она видела, что во дворе грузят повозки и запрягают лошадей.

– Миледи, я поступил, как счел нужным. – Ленвейз не смотрел ей в глаза.

– Вы никудышный командир.

– Мой сын тоже в заложниках, – устало произнес Ленвейз. – Решение далось мне нелегко.

– Надеюсь, оно будет тяготить вашу совесть до конца ваших дней!

– Несомненно будет. – Он поджал губы. – Вас проводят из замка сегодня утром, как только все будет готово.

Почувствовав взгляды слуг и солдат, Махелт уставилась на них, пока те не опустили глаза от стыда.

– Чтобы я не напоминала вам о вашей измене? – Махелт ударила его по лицу, как воин, бросающий вызов на бой.

Ленвейз отдернул голову, но удар нашел цель. Легче ей, однако, не стало. Повернувшись к Ленвейзу спиной, Махелт зашагала в свою комнату.

Ее служанки уже ждали, щебеча, словно стайка потревоженных воробьев. Но Махелт не была воробьем, она была львицей, пусть даже ей выдрали когти. Комната, лишенная драпировок, поскольку все ценные вещи вывезли, напоминала пустой амбар. Сундуки были сложены, кровать разобрана. Плащи висели наготове. Махелт велела прекратить скорбные завывания и испуганные восклицания и приказала одной из служанок принести гребень и миску ароматной воды. Потом заставила открыть уже собранный сундук и найти ей чистую сорочку и платье. Когда принесли воду, Махелт разделась и растерла себя мочалкой с головы до ног, а затем энергично вытерлась полотенцем, как будто это могло смыть прошедшие день и ночь. Она дала понять, что не желает говорить ни с кем из служанок – ни утешать их, ни выслушивать утешения. Единственный способ вынести происходящее и жить дальше – запереть свои чувства на замок. Это тоже темница, в которую она заключила себя добровольно, но в то же время и крепость, в которую никому нет доступа.