Таков лишь один из примеров вилл, в изобилии представленных здесь. Некоторые стоят настолько близко к морю, что, по мнению Лайонела Кэссона, «чтобы порыбачить, достаточно высунуть удочку из окна». Почти все они ориентированы фасадами на море, с длинными анфиладами комнат под портиками, чтобы каждый мог порадоваться великолепному виду. Иногда на виллах выстроено по нескольку этажей таких портиков. Тем, кто хочет иметь «фотографию» тех мест, достаточно взглянуть на отдельные фрагменты фресок в домах Помпей, Геркуланума, Стабий и Оплонтиса. Там изображены вымышленные пейзажи, но часто встречаются виды побережий с линиями портиков и колоннад.

Продолжаем нашу прогулку вдоль Виа Эркулеа, под убаюкивающий плеск волн о скалы. Полная луна озаряет причал. Он кажется черной тенью на серебряной глади моря. Видны зажженные фонари, освещенные ими лица. Долетает гул голосов, смех мужчин и женщин… Это даже не пир, а нечто большее.

По правде говоря, если прислушаться к древним авторам, то разврат царит в стенах многих особняков, особенно в Байе и вдоль побережья в полукилометре от озера Лукрино. Местные термы пользуются большой популярностью. Стиль жизни хозяев вилл (или их съемщиков) ошеломляет даже самих римлян с их весьма свободными взглядами. Согласно Лайонелу Кэссону, «Байя привлекала в римскую эпоху любого, кто искал развлечений, приобретя репутацию места наслаждений, как законных, так и незаконных. Уважаемые представители приличного общества преспокойно плавали по озеру Лукрино при свете дня, а ночью приглашали на свои суда дамочек с сомнительной репутацией, купались голышом и наполняли просторы озера своими шумными возгласами». Об этом повествует и Варрон, современник Цицерона.

Варрон, однако, сообщил нам и еще кое-что. Например, что «незамужние девушки становились всеобщей собственностью, старцы вели себя как юноши, а многие юноши становились девушками».

Со сменой поколений ничего не изменилось, поскольку Сенека спустя столетие вторит ему следующими словами: «Почему я должен лицезреть пьяниц, шатающихся по побережью, и страдать от шума празднеств, вершимых на лодках?»

Марциал также подтверждает в известной эпиграмме, что эти места являлись средоточием искушений и «заразных» извращений. Посмотрите, что произошло с благочестивой замужней дамой:

Итак, для многих римлян Байя представляет собой место безудержных развлечений. Естественно, речь идет о богачах. Но эта тяга к наслаждению в столетии, предшествовавшем Рождеству Христову, равно как и в первые два с половиной столетия нашей эры, соответствует довольно распространенному до воцарения христианства мировоззрению. При неверии в существование потустороннего мира очень крепка уверенность, что земная жизнь — единственная и она создана для наслаждения. И не обязательно в стиле байских нравов, но и в простоте повседневности.

Естественно, существуют разные философские течения и многочисленные религиозные верования, которые влияют на различное отношение к жизни. И тем не менее крайне обострено ощущение carpe diem («живи настоящим») — бери от жизни то, что она может предоставить тебе в настоящий момент твоего существования. Вчера и завтра не имеют значения, важен только момент, который ты переживаешь сейчас.

Интересный факт. Именно на этом восприятии зиждется все представление о роскоши, от банкетов и до вилл вдоль берега. Идея роскошной жизни, как справедливо предположила Элена Фонтанелла, куратор проведенной в Турине обширной выставки по данной теме (2010), понимается как обладание лучшими вещами, которые тебе может предоставить время в ускользающий миг твоей жизни.

Подобный образ жизни символизирует божество, как увидим, единственное в своем роде. Зовут его Кайрос. Он — бог древнегреческого происхождения, воплощающий не что иное, как… ускользающий момент!

Перед нами — юноша на шаре, с крыльями за спиной и на ногах в знак летящего времени. В левой руке он держит весы, одну чашу опустил ниже другой, как бы предупреждая: «благоприятные возможности на твоей стороне, но ненадолго». Поражает прическа божка: спереди волосы длинные, а сзади, на затылке, выбриты. Почему? Таков финальный аккорд этой жизненной философии: нужно хватать удачу на подходе, ибо, когда она промелькнула, твой шанс упущен навсегда.

Корабль отдает швартовы: взят курс на Карфаген. Судно, на котором оказался наш сестерций, — navis oneraria, то есть грузовой корабль. Монета перешла во владение греческого матроса. Как он ее раздобыл? Самым быстрым и бесшумным способом: он ее вчера украл.

Он был в термах и у входа обратил внимание на богатого купца со свитой клиентов. Тот говорил о застолье, устроенном им у себя дома прошлым вечером, и сетовал на то, какая до сих пор тяжелая голова из-за выпитого вина. Которое он, кстати, сам и привез из Галлии. Услышав эти слова, матрос-грек смекнул, что человек этот богат. Вдобавок он увидел, что купец, позволивший себе лишнее накануне вечером, устал и рассеян. Идеальная добыча. Он дождался, чтобы тот встал в очередь на вход в термы, и ножом перерезал шнурки висевшего на поясе кошелька. Обычное дело в термах. Но, открыв кошелек, моряк — увы! — обнаружил, что улов невелик: торговец — человек неглупый и, хоть и богат, носит с собой лишь пару сестерциев. Очевидно, он хорошо наслышан о том, что случается в Путеолах.

Теперь краденая монета в надежном месте — завернув в тряпицу, матрос сунул ее между двумя досками.

Моряк бросает взгляд за корму. Путеолы с виллами торговцев, термы Байи и, рай для плотских утех, озеро Лукрино постепенно уходят вдаль. Если вначале он чувствовал, как ровно идет судно, то теперь, по мере того как глубже уходит дно, начинает чувствоваться дыхание моря, вздымающегося и опускающегося под досками корпуса. На палубе уже кому-то дурно. Это один из трех десятков пассажиров, взятых на борт в Путеолах. В римскую эпоху путешествовать морем не очень удобно: пассажирских судов не существует, надо ехать в порт и, дождавшись, когда в нужном направлении соберется корабль, попроситься на него. Разумеется, за плату. Однако обслуживание на борту прескверное: ни кают вам, ни коек, ни одеял. Спать приходится на палубе. В придачу никакой кормежки, еду надо везти с собой и готовить самостоятельно. Конечно, речь идет о недолгих путешествиях, но все же они утомительны.