Это меньше километра отсюда, подумала она.

Анника включила первую передачу и медленно, скрежеща подшипниками, поехала по дороге, миновала щит с запрещением движения, проехала под линией электропередач и пустой парковки. Дорога становилась все уже, Анника осторожно ехала вперед; свет фар выхватывал из темноты замерзшие кусты и колючие сугробы.

Анника переключила коробку передач в нейтральное положение и поставила машину на ручной тормоз. Потом вышла из машины и направилась к трансформаторной будке.

На двери были видны ручка и пружинный замок. Анника осторожно взялась за холодную как лед металлическую ручку, повернула ее вниз и потянула на себя. Дверь открылась, и матросский мешок вывалился к ногам Анники.

Мешок оказался тяжелым и не таким компактным, каким казался, когда Ёран тащил его по земле.

Анника огляделась, почувствовав себя ночным вором. Свидетелями были только звезды и северное сияние.

Дыхание густым белым облаком окутывало голову, застилало глаза, мешало рассмотреть мешок, когда Анника присела рядом с ним.

Что бы это ни было, но это было наследство Рагнвальда, оставленное им своим детям. Он собрал их, чтобы зачитать завещание. Она развязала узел горловины, встала и расправила мешок.

Затаив дыхание, она заглянула в раскрытый мешок, но ничего не увидела. Тогда она запустила в него руку и вытащила картонную коробку с лекарствами и надписями на испанском языке. Она положила коробку на землю и снова сунула руку в мешок.

Баночка с большими желтыми таблетками.

В последние дни своей жизни Ёран Нильссон принимал много лекарств.

Упаковка слабительных средств.

Коробка с красно-белыми таблетками.

Она в последний раз сунула руку в мешок.

Пачка банкнот толщиной в пять сантиметров.

Она вытащила пачку из мешка. В тишине леса банкноты шуршали очень громко.

Евро. Купюры по сто евро.

Она снова огляделась. Небо сверкало, где-то вдалеке дышала домна номер два.

Сколько их?

Она сняла перчатки и провела пальцами по торцу пачки. Новенькие, неиспользованные хрустящие банкноты. Не меньше ста штук.

Сто купюр по сто евро.

Десять тысяч евро, почти сто тысяч крон.

Она надела перчатки, склонилась к мешку и нащупала еще две пачки.

Она завернула края мешка и, раскрыв рот и затаив дыхание, посмотрела внутрь.

Только пачки евро, сотни пачек.

Она ощупала мешок снаружи, попытавшись хотя бы приблизительно определить, сколько же в нем пачек.

Много. Невероятно много.

Аннику затошнило.

Наследие палача его детям.

Не раздумывая больше, она расправила мешок, побросала туда деньги и забросила мешок в багажник машины.

Прозрачные двери городской гостиницы со свистящим звуком разъехались в стороны. Анника вошла в вестибюль через арку, увенчанную хрустальными коронами, и прищурилась от яркого света.

— Мне кажется, что она как раз сейчас вошла в отель, — сказала в телефонную трубку девушка за стойкой. — Анника Бенгтзон?

Анника метнула быстрый взгляд на администратора.

— Это вы? Из «Квельспрессен»? Мы как раз говорили, что вы были здесь две недели назад. Я сейчас говорю с вашим шефом.

— С каким из них?

Девушка прижала трубку к уху.

— С Андерсом Шюманом! — крикнула она на весь вестибюль.

Анника поправила на плече сумку и подошла к стойке.

— Скажите, что я позвоню ему из номера. Сейчас я зарегистрируюсь.

Девушка замолкла на десять секунд.

— Он настаивает на том, чтобы поговорить с вами прямо сейчас.

Анника потянулась за трубкой.

— Что ты хочешь?

Главный редактор был тих и собран.

— Газетное телеграфное бюро только что разослало депешу о том, что полиция Лулео накрыла гнездо террористов, функционировавшее тридцать лет. В депеше сказано, что раскрыты участники террористического акта, взорвавшие самолет на базе Ф-21, что найден мертвым объявленный в международный розыск террорист и профессиональный убийца и что в настоящий момент идет охота за единственным террористом, который до сих пор остается на свободе.

Анника покосилась на девушку, являвшую собой воплощенное любопытство, повернулась к ней спиной и отошла от стойки, насколько позволял провод.

— Вот это да, — сказала она.

— Утверждают, что ты присутствовала при смерти этого профессионального убийцы и что была заперта в ловушку вместе с остальными террористами. Пишут также, что министр культуры Карина Бьёрнлунд была среди них. Что ты известила полицию, в результате чего она смогла взять всю банду.

Анника слушала, переминаясь с ноги на ногу.

— Надеюсь, что они взяли всех, — сказала она.

— Что ты собираешься делать до завтра?

Анника обернулась через плечо и покосилась на девушку за стойкой, увидела золотистый беджик, на котором было написано: Линда.

Линда перебирала на столе какие-то бумажки и изо всех сил делала вид, что не прислушивается к разговору.

— Естественно, ничего, — ответила Анника. — Мне нельзя заниматься терроризмом, это был твой недвусмысленный приказ. Мне остается только слушать и повиноваться.

— Да, да, — поспешно согласился шеф-редактор. — Но что ты пишешь? Мы уже освободили половину полос.

Анника стиснула зубы.

— Не будет ни одной строчки. Во всяком случае, в «Квельспрессен». У меня масса материала, но после того, как ты запретил мне заниматься этой темой, я, конечно, ничего не стану писать.

В трубке повисло изумленное молчание.

— Ты делаешь глупость, — сказал наконец Шюман. — Это большое недомыслие с твоей стороны.

— Я прошу прощения, — сказала она, — но кто усмотрел недомыслие во всей этой истории?

На линии наступило гулкое молчание. Анника понимала, что шеф-редактор сейчас изо всех сил борется со своим инстинктом, который побуждал его послать Аннику ко всем чертям и положить трубку, но Андерс не мог этого сделать, оголив всю колонку новостей.

— Я иду спать, — сказала Анника, не дождавшись реплики Шюмана. — Что еще ты хочешь мне сказать?

Андерс Шюман начал было что-то говорить, но потом передумал и замолчал; в трубке слышалось только его дыхание.

— У меня есть сегодня одна приятная новость, — сказал он, явно пытаясь наладить контакт.

Анника удержалась от презрительной колкости.

— Вот как? — сказала она.