— Что-то с выборами?

— С аукционом твоим! — Пилюса не удивляло неведение Эбергарда, не радовала возможность «поделиться», рассказать, подняться над головами и в себе показать спасителя, не до этого, еще в чаду, одно лишь колотится: жив, спасен. — Те чудаки с конвертом, что мы сняли с аукциона, «Добрые сердца — XXI век»… Они, ООО, оказывается — от Лиды! Обещали нам показать свой ресурс. И показали! — Остановился, зажмурился, заныл, сквозь зубное стискивание: больно, больно, больно. — Префекту с утра навтыкали: аукцион признать недействительным. По обстоятельствам проведения возбудить уголовное дело. Победителей — порвать прокуратурой и УБЭПом… И это всё — за пять копеек! Они шли от Лиды, ты понимаешь?!!!

— А что же они не обозначились?!

— Им это надо?!! Им же ничего не надо, им даже документы аукционные правильно оформлять не надо! Представляться не надо! Предупреждать не надо! Это же не мы! У них и так будет всё!!! — Пилюс откричался, стер с лица какие-то последствия снегопада. — Наверное, кто-то… кому-то… просто… забыл позвонить.

— Зачем Лиде эти копейки… Помойка какая-то. Горячее питание в учреждениях культуры… — Говорил и понимал: не об этом нужно.

— Чуют последние деньки. Всё до крошки выбирают. А может, не себе, — Пилюс опять двинулся, но уже зряче, опомнившись — пора к машине. — Какой-нибудь племяннице троюродного брата хорошего товарища по бизнесу помогает встать на ноги в этом суровом мире. Я, теперь понимаешь, еле-еле, вот так им и вот так, — показал: крот складывает дрожащие от усилия лапки, протискиваясь вслепую от ужаса меж камней. — Зачем уголовные дела? Зачем грязь, мы же семья, контракта не отдали еще, значит, и не подписан, значит, вообще его нет… Аукцион отменяем в связи с ошибками, выявленными при проверке документов победителя… Наверное, целиком моя вина, виноват. Выговор и неполное соответствие — ладно. Кристианыча… Префект сказал: выходит с больничного — заявление на стол. Должен Лиде кровь показать, что ситуацией владеет. Ты завтра по-тихому подписывай обходной и — вали. Победителям своим скажи: пусть переименуются и годик не приходят на городские аукционы, если не хотят отдать всё и остаться должны… И молятся пусть за Пилюса! Всех я спас! Всё, всё. Отскочили и — разбегаемся. Ты-то хоть подкормился… Ну почему я всё время за тобой разгребаю?! — Всё, Пилюс вернулся, вошел в личные берега, и ненависть, и бешенство затопили ему горло. — Да сдохните!!! — Уехал.

Эбергард, чтобы делать что-то, мокрой кленовой нашлепкой пристать к чему-то, уверенно движущемуся по жизни, достал телефон: три сообщения от зомби — стирал, не читая, два звонка от «Быдла-2» — Роман и четыре — с неопределившегося — в машину, как в колокол, под юбку, тебя никто и ты никого, не думая — есть еще время не думать, а просто… Если не утвердят мэра… Это не его мысль. Чья-то. Просто проплыла рядом, и он увидел. Собраться, скрепить себя, чтобы дома «сделать вид», например, «болит голова», «совсем не хочется есть, прости, что не предупредил», «нужно срочно сделать расчеты», «как чувствуешь себя?». Дома на листе бумаги, готовом многое вместить, он только и вывел «ООО», к нему стрелка, «возврат денег» испугался написать, плюс два миллиона своих, и обвел, от кого-то прячась, кто находится прямо над ним. Кристианыч… Дело не возбуждают, завтра телефон может включить, должен понимать: Эбергард постучится, надо решать… Хассо. Должен и Хассо. Он понимал: эти смелые, решительные мысли на бетонном основании завтра не найдешь, жальче теней… Но: если это не сама Лида, а кто-то «я от Лиды» и весь их ресурс ушел на допуск к аукциону, то зомби со своим ублюдком с трясущимися лапами могут привести на объявленный заново аукцион другое свое юрлицо и дать более низкую цену (Эбергард подскажет — какую), зацепиться, получить контракт, а потом уже решать по откату: назад не назад и сколько; или кинуть им через полгодика по допсоглашению «в связи с возникшими обстоятельствами» миллионов пять, что потеряют они на снижении цены, или по-тихому изменить характеристики контракта в сторону уменьшения количества учреждений и этих самых горячих порций… Или — когда утихнет — кинуть этому ООО какой-то заказик на сопоставимую сумму… Но это не сделаешь без монстра, ничего без монстра, а станет он разбирать, Лида это или «от Лиды»? Свое сглотнул и не считает, что должен. Да и дошли ли деньги, или Хассо с Кристианычем притормозили и попилили сами, как только прояснилось: Эбергард — не жилец. Он не останется крайним, понимают пусть все, если загнать зайца в угол… Зарабатывал не он, что взял — отдаст… Последнее (и лучшее): если появляется кто-то сильный очень, прикрывает Эбергарда («к тебе вопросов быть не может, тебя здесь нет»), вытаскивает зомби и накатывает: какие вопросы? вы отдали, ваш порешали вопрос (результаты аукциона видели на сайте?), но наступило страшное непредвиденное, ударивший по всем «форс-мажор», разбегаемся, и вы — бегите, если не хотите всё отдать и остаться должны, и пусть бы они побежали; да, теряют почти лимон зеленью, но это бизнес, рискуют все, — Эбергард им так не скажет, за ним никого… Завтра, нельзя откладывать, все, все должны понимать: на себя не возьмет, решаем вместе…

— Не закончил? Что-то тоже не могу уснуть. Можно, я тут… — Улрике повозилась и устроилась на кухонном диване, но сразу испуганно приподняла голову:

Почему так страшно смотришь на меня? Смотришь так, будто больше не любишь…

— Нет. Нет, нет.

— Слышал, Ельцин умер? Наверное… не успеем мы переехать до родов, — в ее слабом утверждении угасал вопрос. — Не до этого сейчас тебе, да и мне было бы трудно…

— Давай, чтобы сейчас не гнать, ты поедешь рожать, а я — всё по-быстрому…

— Может, и к лучшему. Лишь бы она, — имя так и не выбрали, каждый думал про свое, — приехала уже в свой дом, к себе. Запомнил, куда поставить кроватку?

Вас ожидают, уже давно; Кристианыч не включался (Эбергард начал звонить с восьми), Эбергарда клевал — как он и ждал! так! так!!! — неизвестный номер, заканчивающийся на 047; с утра сжался: только это, не уступать, сегодня и кончить, и проверял себя: крепок? не уступать! Кристианыча — нет, значит следующий — Хассо!! — не собьют…

Остановите тут — из машины он вылез до светофора, отправив Павла Валентиновича на стоянку пустым, сам вошел в префектурный двор со стороны Тимирязевского с простыми, теми, кто добирается на метро, но не озирался, не исполнял «очень спешу», держа наготове подносик незримый с одноразовыми тарелками «что я скажу, если окликнут, встретят, остановят», — пройдя вахту, за милицейские обыкновенные спины, облегчение почуял и радость, словно что-то выиграл уже такое, что дает право отдохнуть, побежал сбросить пальто и — к Хассо! — выигрывать еще, выигрывать дальше! — одним взглядом зачерпнув «Жанна напугана», ее:

— Вас ожидают. Уже давно. — Порыв убежать, успеть до «этого» к Хассо, снять вопрос, остервенение: «Почему пускаете в мой кабинет?!!» Слова-словечки, заготовленные для «внезапно на улице», на улице и остались; дал заметить Жанне свое обмирание и — надо! — вошел, путь в следующие комнаты лежал через эту. Человек в форме, серьезный человек в синей форме, незнакомый, сидел за столиком для посетителей, переплетя пальцы, не читая, именно — ждал.