Баррас через стол нагнулся к капитану Дугласу. Они долго совещались, затем Дуглас с одобрительным видом кивнул головой, выпрямил плечи и резко забарабанил по столу пальцами. Последние перешёптывания на хорах и в зале замерли, воцарилась напряжённая тишина. Дуглас медленно повёл вокруг глазами цвета пушечного металла, охватив одним уверенным, зорким взглядом и публику, и представителей прессы, и Артура. Затем он посмотрел на своих товарищей за столом и заговорил громко, так, чтобы всем было слышно:

— Перед нами особенно прискорбный случай, — сказал он, — так как дело идёт о сыне нашего уважаемого председателя, который уже столько сделал для Трибунала. Факты ясны. Этот молодой человек, Артур Баррас, — совершенно лишний в «Нептуне», где он работает, и подлежит призыву на строевую службу. Не стоит повторять то, что вы все уже знаете. Но раньше чем мы приступим к разбору дела, я должен выразить своё восхищение мистером Баррасом-старшим, который с полнейшим мужеством и патриотизмом не изменил своему долгу ради естественного отцовского чувства. Полагаю, я вправе сказать, что все мы чтим и уважаем его за этот поступок.

В зале раздался взрыв аплодисментов. Его никто не пытался остановить, и когда он затих, Дуглас продолжал:

— В качестве представителя военных властей я желал бы заявить, что мы с нашей стороны готовы на компромисс в этом прискорбном и неприятном случае. Подсудимому стоит только признать, что он подлежит призыву в ряды армии, и ему всемерно пойдут навстречу в вопросах строевого учения и отправления на фронт.

Он посмотрел через зал на Артура своим суровым и пытливым взглядом. Артур облизал пересохшие губы. Он видел, что от него ждут ответа. Собравшись с силами, он сказал:

— Я отказываюсь от строевой службы.

— Ну, полноте, ведь вы не можете это говорить серьёзно?

— Я говорю серьёзно.

Произошла неощутимая заминка, атмосфера стала ещё напряжённее. Дуглас обменялся быстрым взглядом с Баррасом, как бы говоря, что он ничего больше сделать не может, а Джемс Ремедж вызывающе нагнул голову и спросил:

— Почему вы отказываетесь воевать?

Допрос начался.

Артур посмотрел на этого мясника, чья толстая шея, низкий лоб и маленькие глубоко сидящие глазки представляли собой сочетание признаков быка и свиньи.

Он ответил почти беззвучно:

— Я не хочу никого убивать.

— Говорите громче, — заорал на него Ремедж. — Вас и рядом не слышно.

Артур повторил хрипло:

— Я не хочу никого убивать.

— Но почему? — настаивал Ремедж. Он убил на своём веку множество живых тварей, и ему было непопятно такое странное миросозерцание.

— Это против моей совести.

Пауза. Затем Ремедж грубо говорит:

— Э, слишком чуткая совесть никому добра не приносит!

Тут поспешно вмешался преподобный Икох Лоу. Это был высокий, худой мужчина, с узкими ноздрями, похожий на мертвеца. Он получал маленькое жалованье, половину которого вносил Джемс Ремедж, главный прихожанин его церкви, и потому Ремедж всегда мог рассчитывать, что преподобный отец поддержит его и извинит его шуточки.

— Послушайте, — обратился он теперь к Артуру. — Вы ведь христианин, не так ли? Христианская религия не запрещает законного убиения на пользу своей родине.

— Законного убийства не существует.

Его преподобие склонил набок голову:

— Что вы хотите этим сказать?

Артур торопливо принялся объяснять:

— Я больше не признаю религии, религии в вашем смысле слова. Но вы говорите о христианстве, об учении Христа. Ну, так вот, я не могу себе представить, чтобы Иисус Христос мог взять в руки штык и воткнуть его в живот германскому солдату или английскому, всё равно. Я не могу себе представить Иисуса Христа, который стоит у английской или германской пушки и десятками уничтожает ни в чём не повинных людей.

Преподобный Лоу покраснел от ужаса. У него был невообразимо шокированный вид.

— Это богохульство, — пробурчал он, обращаясь к Ремеджу.

Но Мэрчисон не мог допустить, чтобы аргумент священника потерпел неудачу. Этот пропахший нюхательным табаком человек захотел похвастать знакомством с священным писанием. Нагнувшись вперёд, с таким же хитрым видом, с каким отвешивал полфунта ветчины, он спросил:

— Разве вы не знаете, что Иисус Христос сказал: «Око за око и зуб за зуб»?

Преподобный Лоу, видимо, почувствовал себя ещё более неловко.

— Нет, — крикнул Артур. — Никогда Иисус не говорил этого.

— Сказал, я вам говорю, — проревел Мэрчисон, — это есть в писании.

Мэрчисон победоносно откинулся на спинку стула. Вмешался Бэйтс, торговец мануфактурой. У него имелся в запасе только один-единственный вопрос, который он непременно задавал всякий раз, и теперь он почувствовал, что пришло время выступить с ним. Поглаживая свои длинные обвисшие усы, он спросил:

— Если бы германец напал на вашу мать, что бы вы сделали?

Артур сделал безнадёжный жест и ничего не ответил.

Снова подёргав себя за усы, Бэйтс повторил:

— Что бы вы сделали, если бы германец напал на вашу мать?

Артур закусил дрожащую губу.

— Как я могу объяснить свои мысли, отвечая на такие вопросы? Может быть, в Германии спрашивают то же самое? Понимаете? Задают тот же вопрос о наших солдатах?

— Что бы вы предпочли — убить германца или дать ему убить вашу мать? — продолжал приставать Бэйтс.

Артур пал духом. Он ничего не ответил, и Бэйтс, по-детски торжествуя, оглянулся на своих соседей.

Наступило молчание. Все сидевшие за столом, видимо, ждали, что скажет Баррас. А Баррас, казалось, ждал самого себя. Он отрывисто кашлянул, прочищая горло. Глаза у него блестели, на скулах выступил лёгкий румянец. Он неподвижно смотрел поверх головы Артура.

— Так вы отказываетесь признать необходимость этого великого народного движения, этой потрясающей мировой борьбы, которая требует жертв от всех нас?

Когда заговорил его отец, Артур снова почувствовал, что дрожит, и сознание своей слабости парализовало его. Он страстно хотел быть спокойным и смелым, решительным и красноречивым. А вместо этого у него тряслись губы, и он способен был только пролепетать, заикаясь:

— Я не могу признать необходимостью то, что людей гонят гуртом резать друг друга, то, что во всей Европе морят голодом женщин и детей. В особенности, когда никто в сущности не знает, для чего все это.

Краска выступила ещё резче на лице Барраса.

— Эта война ведётся для того, чтобы навсегда покончить с войнами.

— Это самое говорилось всегда, — воскликнул Артур зазвеневшим голосом, — и это самое будут твердить, чтобы заставить людей убивать друг друга, когда начнётся следующая война.