Через пятнадцать минут мы пили чай на кухне ее скромного домика на храмовых землях, а охранники угрюмо маячили в гостиной. Приходилось склоняться друг к другу и шептаться, и это придавало нашим посиделкам сахарный шпионский привкус. Периодически на кухню забегали ее дочери, визжали, воровали со стола печеньки и создавали счастливый беспорядок.

Я чужих детей все еще немного опасалась, как существ мне непостижимых, поэтому особенно активно старалась улыбаться и ворковать, когда младшая из девчонок забралась ко мне на колени и принялась дергать за многочисленные серьги в ушах. Катя смотрела на это со снисходительной лаской, я старалась не кривиться и осторожно отводить руки решительно настроенного дитяти, и кажется, ребенок понял, что я притворяюсь. Поэтому очень охотно ушел за няней, позвавшей детей гулять.

Катя выглядела отдохнувшей. Никакой болезненности, никаких резких движений, которые я помнила с наших прошлых встреч. Аккуратно заплетенные черные волосы, огромные глаза, белая кожа, нежное платье – розы на белом. Я смотрела и налюбоваться не могла. Тихо рассказала ей, что произошло в доме темных, где нам дали встретиться, и потом, в долине. Она, немного тревожно поглядывая на меня, – о том, как ее шантажировали и похитили детей.

– Надеюсь, они все сдохли, эти черные, – злобно прошипела я и сжала ладонь подруги. – Бедная ты моя!

– Теперь все хорошо, – улыбнулась Катя и продолжила рассказ. Как начались отношения со Свидерским (тут я не выдержала, изумленно выдохнула: да ты что-о?!!! – и оглянулась на гостиную), как ее сорвало, и как летала она на черной змеептице, и как потом атаковала жилище похитителей, и о приключениях в подземельях.

Я восторженно ахала.

– Поверить не могу, что это все происходило с тобой, – сказала я тихо.

– Да мне и самой сейчас не верится, Рудложка, – засмеялась она и кинула взгляд в окно, за занавески в мелкий цветочек – дети как раз вышли на прогулку и осыпали друг друга снегом. – Будто и не я была. Знаешь, я такого никогда в жизни не испытывала. Не знаю, как объяснить. Я творила ужасные вещи, я словно обезумела – но я жила, Марина. Жила!

Голос ее повысился – и охрана беспокойно зашевелилась, заглянула в двери. Я недовольно обернулась, сощурилась, и маг понятливо скрылся.

– А опиши еще раз этих… сомнарисов, – попросила я с доброй долей адреналиновой зависти. Хотя чего завидовать, Марина? На огненном духе и ты покаталась.

Катя повторила свой рассказ. И, поколебавшись, добавила:

– Знаешь, ведь они иногда приходят ко мне ночью. Царапаются в окно.

– Я бы от страха умерла, – призналась я с восхищением.

– Они милые, – возразила моя незнакомая подруга. – Просят немного крови. И приносят моим детям драгоценные камушки, представляешь? Складывают их у крыльца. Необработанные. Я когда первый раз увидела, даже не поняла, что это такое. Саша потом посмотрел и сказал, что это рудное гнездо с сапфирами.

– Саша, – многозначительно протянула я.

Катя покраснела. И куда делась та едкая и холодная, очень несчастная женщина, какой я ее увидела осенью?

– Вы сейчас вместе? – прошептала я тихонечко, умирая от любопытства. Что может быть лучше, чем вот так обсуждать с подругой наши маленькие девичьи тайны?

Она поднесла к губам чашку и улыбнулась.

– Спасская, – не выдержала я, – делись!

Катя склонилась ко мне; улыбка ее была немного растерянной и недоверчивой.

– Он каждый день приходит, Мариш. Не понимаю зачем.

– Действительно, – проворчала я насмешливо, – зачем это взрослый половозрелый мужик приходит к невероятно красивой женщине? Кроссворды решать, видимо. Не смеши меня, Катя, все ты понимаешь.

– Да у нас все как у школьников, Рудложка, – подруга засмеялась моему возмущению. – Хотя какое там, – она махнула рукой. – У меня и в школе такого не было. Из-за парты – сразу замуж.

– Кажется, я готова простить Свидерскому грубость при приеме тебя на работу, – проговорила я с теплотой и погладила ее по руке. – У него определенно есть мозги. И чувство такта. А если ты его хочешь – не пойму, что мешает тебе снова затащить его в постель?

– А если он не захочет? – с грустью спросила подруга. – Вдруг он просто меня теперь жалеет?

– Катя, – сказала я торжественно, – тебя не захочет только мертвый. Что у нас за день самобичевания? Воистину в отношении людей, к которым мы неравнодушны, у нас отшибает рассудок.

– И у тебя? – проницательно поинтересовалась Спасская и подлила мне чай. Я вздохнула, обернулась на охрану и шепотом призналась:

– И у меня, Катюш. Куда ж без этого. Я хотела поделиться, потому что мне очень и очень страшно. Только поклянись, что никому не скажешь ни слова!

– Клянусь, – взгляд ее загорелся любопытством. – Да и кому мне здесь рассказывать? Снеговикам? – подруга со смешком кивнула головой в сторону окна, за которым дети радостно творили из снега кого-то перекособоченного.

Я набралась духу и едва слышным, таинственным шепотом – Кате пришлось почти вплотную ко мне склониться – поведала о Люке. Все, с самого начала. Со встречи на парковке торгового центра. На одном дыхании, улыбаясь, хмурясь и вздыхая, когда голос прерывался от эмоций, почти скороговоркой. По мере моего рассказа глаза Кати все расширялись. Мы забыли и про чай, и про время.

– Боги, Рудложка, – выдохнула она, когда я замолчала, – я в шоке. Я-то думала, у меня страсти в жизни творятся, но куда мне до тебя!

«Знала бы ты, что вы с ним еще и переспать умудрились».

Сердце кольнуло ревностью, но я запретила себе даже думать дальше в этом направлении. Про Инклера я ей не сказала. Ничего, что могло бы навести ее на ненужные мысли.

– Ты не осуждаешь меня? – спросила я со стеснением. – Жених сестры…

Спасская печально покачала головой.

– Мариш, я в этом месяце, кажется, убила нескольких человек. Как я могу?

– Ты защищала детей, – жестко сказала я. – Это оправдывает все.

– Я знаю, Мари, но факта это не отменяет.

Мы помолчали. Катя наконец согрела еще воды, достала сладких блинчиков. Помахала радостно кричащим ей в окно краснощеким девочкам. Посмотрела на меня.

– Я так боюсь, – призналась я тихо, прикуривая сигарету. – Неважно, завтра придется это сделать или через полгода. Боюсь, что он обидит меня, что перегорит, что будет изменять. У меня мозги вскипают, Кати! Зависимости своей от него боюсь. Я же соображать перестаю, когда он рядом. Мне кажется, я просто не доросла еще до брака. Вон Поля, – я тяжело вздохнула, – у нее вообще никаких сомнений не было. – Я задумалась и добавила – Да и я, если честно, все равно стану его женой. Но к алтарю пойду, умирая от страха!

Катя горько улыбнулась. Открыла окно и тоже потянулась за сигаретой.

– Сама понимаешь, я теперь не сторонница брака, Марина, и не очень-то могу советовать. Но у меня своя судьба. Что бы ты ни решила, это твой путь и твоя жизнь. Я пошла на поводу у родителей, и что в результате? – она обвела рукой кухню. – Поэтому делай так, как считаешь правильным. Единственное, что могу сказать, – тон ее стал смешливо-зловещим, – не завидую я твоему мужу, если он будет иметь неосторожность тебя расстроить.