– А как же я? – слова сами вырвались.

– Не дошел еще до тебя, – буркнул шаман. Схватил меня больно за подбородок, повертел лицо, всматриваясь в глаза. Задумался.

– И тебе бы не надо, – сказал он почти умиротворенно и ласково погладил меня по голове. – Да деваться некуда.

– Почему не надо? – удивленно поинтересовалась я, протягивая руку.

– Тяжела ты, – объяснил он небрежно. Я замерла, не понимая и одновременно осознавая все. Родные медленно, неверяще поворачивались ко мне, на миг забыв даже про Пол… и тут мне под кожу выше запястья вошла длинная игла, и из глаз брызнули слезы, и я закричала от жуткой боли, едва не теряя сознание. И снова мучительно, надрывно зарычала Полина – в реве ее прорывался плач, тоненький, жалобный. Игла растворялась в теле, лавой уходя в кровь, и место, куда она вошла, болело, словно ожог.

– Еще, еще, – просительно хрипел шаман, метаясь туда-сюда. – Отца бы! Мать бы! Ничего сильнее нет! Отца бы! Мать бы!

Мы ничего не понимали. Я покосилась на отца, который обнимал неслышно плачущую, испуганную Каролинку. С другой стороны к нему прижималась Алинка. Шаман подскакивал и к ним, досадливо кривился, снова подбегал к старшим, качал головой: нельзя, нельзя!

Отец побледнел, и я увидела, каким тяжелым взглядом окидывает нашу семью Демьян. Смотрит просяще, непонимающе, сузив желтые глаза.

– Чего вы медлите? – зарычал он взбешенно.

– Они не знают, – успокаивающе проговорил отец. Мы, как болванчики, повернули головы в его сторону, а он, сунув руку в карман, взял телефон, набрал какой-то номер и сказал в трубку:

– Зигфрид. Немедленно Стрелковского доставь ко мне. Сию секунду!!!!

Я услышала дружный выдох – и поняла, что сама задержала дыхание.

– Папа? – тоненько и непонимающе спросила Алинка.

Отец тяжело вздохнул и прижал ее к себе. Губы его кривились.

Да, этот вечер оказался слишком щедр к нашей семье на новости.

Старик Тайкахе тем временем, бормоча «сам, сам», щедро смазал свою руку нашей кровью и вогнал иглу себе – и снова выгнулась, закричала, заплакала Поля.

Игорь Иванович вышел из Зеркала в пижамных штанах, сонный, непонимающий. Посмотрел на наши лица и отшатнулся, когда перед ним возник шаман, схватил его за подбородок.

– Да, да, да! – забормотал старик, потрясая очередной иглой. – Родная кровь, родная, удержит! Готов дочь спасти, отец?

– Конечно, – дрогнувшим голосом ответил Игорь Иванович и побелел от боли, пошатнулся – игла вошла ему в руку.

Пол уже не кричала – она тяжело дышала, раскинув руки. Глаза ее были закрыты, но она была в своем теле. Дракон, будто потускневший, все еще держал ее, и лицо его было сосредоточенным, мрачным.

– Не хватит, – сказал он одними губами, не поворачивая головы. – Еще надо.

– Будто не знаю, – буркнул шаман. Сел на землю, достал из своих лохмотьев какие-то мешочки, начал горстями бросать туда серебряные иглы. Сунул один мне, один Игорю, растерянно стоящему поодаль от нас, один Демьяну. Один оставил себе.

– Тяжелая ноша вам, – сказал он наставительно, – каждый день ее к этому миру вашей кровью пришивать. С каждым разом все больнее будет. Каждый день, как солнце встанет над головой, в левую руку. Не пропустите, выдержите – должна вернуться королева. Будете своими жизнями ее здесь держать. А я сделал все, что мог. Сейчас еще по одной, не мешкайте!

Я сунула руку в мешок, нащупала иглу, зажмурилась – и загнала ее себе в кожу. И пошатнулась от боли, и упала бы, не поддержи меня кто-то.

Когда я пришла в себя, оказалось, что меня крепко держит Мариан, а Вася обеспокоенно гладит по щеке, дует на влажные волосы. Демьян уже сидел рядом с Пол, прижимая ее к себе; руки сестры безвольно свисали вниз. Нории поднялся, встал рядом с Ани – та почему-то очень сурово смотрела на него, а он улыбался мягко, спокойно выдерживая ее взгляд. Мне бы от такого точно хотелось сбежать. Тайкахе же медленно обходил нависающий над Полиной и Демьяном ревущий огненный вихрь против часовой стрелки, бросая в него чем-то похожим на соль, и тот утихал, угасал, развеиваясь. Наконец погас – и старик сел на землю, достал флягу и с удовольствием, тяжело дыша, приложился к ней.

– Она каждый день теперь будет ненадолго оборачиваться, – сказал он Демьяну. – Время нужно. Как закончатся иглы – должна вернуться насовсем. Не обещаю, медвежий сын. Но верю. Теперь только жди. И проявляй терпение. И отнеси-ка ее сейчас в святилище. Не лишним его сила будет.

Демьян поднялся, подхватил на руки Полину и молча понес ее в замок, не обращая на нас внимания. Игорь Иванович проводил их взглядом, и мне стало его жалко. И отца было жалко.

И себя, очень.

На двор опускалась тишина. Плотная, наполненная надеждами и удивлением, неверием и тревогой. Отец под нашими взглядами подошел к Стрелковскому, тихо поблагодарил его:

– Хорошо, что пришел, Игорь Иванович.

– Спасибо, что позвал, – хрипло ответил полковник. И нехотя, через силу посмотрел в нашу сторону.

– Но как же это? – растерянно спросила Василина. Ани, словно что-то сообразившая, коротко взглянула на нее, покачала головой. Мы с младшими вообще слова выговорить не могли.

Все молчали. И очень нужно было разорвать эту тишину.

– Да какая разница, кто у Поли родитель, – с нервным смешком сказала я. – Будто от этого мы меньше тебя любим, отец. Или меньше уважаем вас, Игорь Иванович. Добро пожаловать в семью.

– Да, – Василина словно очнулась. – Это я должна была сказать. Добро пожаловать в семью.

– Поговорите с нами потом, Игорь Иванович, – ледяным тоном произнесла Ани. Стрелковский кивнул, посмотрел на мешочек с иглами, который сжимал в руке.

– Папа, а я-то твоя? – шепотом спросила Каролина.

– Конечно, – печально откликнулся Святослав.

Алина ничего не спрашивала. Она морщила лоб и искоса, тревожно поглядывала на отца.

Я, пошатываясь, высвободилась из рук Мариана, подошла к напивающемуся шаману.

– Тайкахе, – позвала я сипло, – я что, беременна?

«Глупый вопрос».

Сестры за моей спиной, о чем-то тихо начавшие беседовать со Стрелковским, замолчали, и я спиной почувствовала их взгляды. Не осуждающие. Усталые. Будто я надоела им до ужаса.

– Радуйся, – ласково и укоризненно отозвался старик и погладил меня по коленке. Мягко говоря, радость была последним из чувств, которые я испытала в тот момент. Для начала мне захотелось устроить позорную истерику с криками «не хочу» и «не на-а-адо». А потом – придушить одного змея с соблазнительным голосом и темными порочными глазами.

«Как будто он один виноват».

«Себя-то я придушить не могу», – огрызнулась я, с ужасом пытаясь сообразить, что же теперь делать. Шаман подергал меня за край платья и, когда я снова посмотрела на него, протянул мне какой-то корешок на веревочке.