– Извиняться следует мне,– прервал ее Феликс.

Аделина попросилась взглянуть на ребенка, а увидев его, ласково обняла Мэгги. Потом Феликс обнял девушку, чувствуя, что душа, так сильно любившая его, вновь рядом с ним.

Фубини аплодировали их поцелую, словно счастливой концовке романа в полвека длиной, начавшегося в этом доме.

Когда дядя Симон объявил о приближении шаббата, все отправились мыться и переодеваться с дороги, помня о том, что субботняя служба должна начаться за восемнадцать минут до заката.

Аделина сама пришла в комнату к Феликсу, и в этот раз ей не пришлось его уговаривать.

Когда семья собралась в столовой, дядя вынес две перевязанные картонки и открыл их. В одной лежала темно-синяя ермолка с искусной вышивкой по краю. Она принадлежала отцу Феликса. В другой находился черный кружевной шарф его матери.

– Феликс, Франческа,– сказал Симон,– можете надеть их сегодня и отныне хранить у себя в память о родителях.

Феликс долго рассматривал символ утраченной веры, затем перевел взгляд на дядю, так похожего на отца – те же добрые круглые глаза, та же борода с проседью. Его больше не волновало, католик он или иудей. Семья есть семья. Бог есть Бог.

– Спасибо.

Сильвия должна была зажечь свечи, но отошла в сторону и подозвала Франческу. Впервые за всю свою жизнь сестра участвовала в подготовке к шаббату, и глаза ее сияли.

Следующим утром Феликс пришел вместе с другими мужчинами в чудную маленькую часовню-темпьетто внутри главной синагоги Турина. На голове у него была синяя ермолка, а с плеч свисал таллит. Раввин стоял под вычурным позолоченным куполом тева в центре небольшого амфитеатра. Человек рядом с ним держал огромные, богато украшенные свитки Торы, извлеченные из храмового ковчега.

Аделина, Франческа и Мэгги расположились наверху, в галерее для женщин: они могли приходить и уходить, когда вздумается. Как объяснил дядя Симон, только мужчины обязаны участвовать в молебне. Не может же Господь заставить женщину идти в храм, если ей нужно заботиться о больном ребенке!.. Тем не менее здесь, похоже, собралась большая часть еврейской общины города.

Для детей в храме как будто не было запретных мест. Пока низкие мужские голоса сливались в пении и речитативе, дети бегали вверх-вниз по ступенькам амфитеатра от отцов к матерям. Один даже подергал раввина за мантию. Мужчины накрывали детей таллитами и читали над ними благословения.

Церемония, пронизанная духом древности, потрясала и зачаровывала. Когда бы Феликс ни поднимал глаз на женскую террасу, по лицу Франчески текли слезы умиления, а Аделина светилась, разглядывая детишек. Всю ночь она провела в его объятиях. Мэгги тоже не оставалась одна – при ней постоянно была какая-то женщина, помогала с младенцем.

Но стоило им вернуться домой, как идиллия кончилась. Телефон зазвонил, едва они вошли в прихожую. Никто не ответил. Симон, Сильвия и Летиция как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими делами.

– Разве вы не хотите узнать, кто звонит? – спросил Феликс.

Дядя улыбнулся.

– Нет-нет. Нельзя прерывать шаббат. Перезвонят завтра.

– Наверное, твои друзья-христиане, Феликс! – весело пояснила Сильвия из другого конца комнаты.– Везде-то у него полно друзей!.. Должно быть, люди любят его, а он – их.

Потом телефон зазвонил снова – два отрывистых звонка, и тишина.

В этот раз даже Симон с Сильвией замолчали и посмотрели на телефон.

Тот опять коротко звякнул и замолчал.

Сильвия поставила поднос с канапе и придвинулась к мужу. После очередного звонка дядя решительно снял трубку.

– Pronto,[26]– сказал он.

Ему что-то ответили, Симон, слушая, помрачнел на глазах.

Повесив трубку, он подошел к Мэгги и погладил малыша по головке.

– Вчера, когда Франческа мне позвонила и рассказала о матери с ребенком, спасающихся от преследования, я не удивился. Думаю, сейчас нам лучше объясниться. Не об этом ли ребенке шла речь в новостях? – Дядя посмотрел на Феликса.– Которого создал мой племянник?

Когда Феликс перевел его слова, Мэгги кивнула. Симон вздохнул.

– Стало быть, это правда. Однако наши все равно не поверят в твоего сына, Мэгги, по крайней мере так, как остальные. Надеюсь, вы понимаете?

– Не имеет значения,– сказала она.– Я знаю, что его послал Господь, так же как Моисея и всех остальных – Будду, Конфуция… Иисус говорил, что в доме отца Его много обителей. На нашей земле наверняка есть и другие особые существа. Ангелы, добрые духи. Как их ни назови.– Мэгги взглянула на своего ребенка.– И один из них с нами.

Дядя Симон выслушал перевод Феликса и улыбнулся.

– Ты права не имеет значения. Извини, племянник,– добавил он.– Тебе придется снять шляпу.

Феликс задумался: где-то он слышал это выражение? Потом его осенило: так друзья предупреждали родителей о приближении фашистов.

– Кто звонил? – тут же встревожился он.

– Тот, кого я просил о подстраховке. Благодари Аделину – это она раскрыла нам твой секрет. Мы успели подготовиться.

Феликс прижал Аделину к себе. Между тем дядя продолжил:

– Мы и раньше оповещали друг друга, во время войны. Итальянцы – хорошие товарищи… Кто-то узнал, что твоя семья здесь. За вами следили.

– Боже мой! – вырвалось у Мэгги, едва до нее дошел смысл сказанного.– Неужели мне всю жизнь придется спасаться бегством? Разве я мало потеряла? Почему нас не оставят в покое?

Дядя Симон похлопал ее по руке.

– Если позволите, мы предоставим вам наше тайное убежище. Никто вас там не найдет. Надеюсь, Франческа и Феликс не будут против.

– Конечно нет,– заверила его Франческа.

В подвале дома дядя отпер потайную дверь и провел их пыльным коридором. Этим ходом не пользовались со времен оккуппации, коридор упирался в деревянную стену. Когда дядя постучал в нее, стена отворилась. За ней их приветствовало целое семейство – подземный ход привел в другой дом на холме. Соседи отдали Симону связку ключей, а сами спустились в подземный ход, откуда только что пришли Феликс и остальные. Через минуту они уже ехали в одолженном у друзей фургоне вниз по Страда-Сей-Вилле. Проезжая мимо дядиного особняка, Феликс заметил мерцание праздничных огней в окнах и силуэты людей, собравшихся за трапезой. Со стороны могло показаться, что Фубини еще дома.

В пять часов пополудни Мэгги обживала новое жилище. Деревня, ее нынешнее пристанище, находилась в ста шестнадцати километрах от Турина. Стараниями Симона одна из местных жительниц уже хлопотала по дому, а Феликс распорядился о покупке вещей, которые потребуются Мэгги в дальнейшем. Он отдал ей все деньги, оставив себе только на дорогу до Нью-Йорка, и договорился с дядей переводить причитающиеся им проценты на счет Мэгги, тщательно замаскировав адрес и имя получателя.