Главным же распорядителем коронационных торжеств выступал действительный камергер, генерал-майор и кавалер ордена Александра Невского, Григорий Григорьевич Орлов. Он и его братья были возведены в графское достоинство. Зная, что их ожидает графство, братья еще в Петербурге выбрали для своего герба девиз: «Храбростью и постоянством». Екатерина отметила, что Григорий Орлов справился с делом, ему порученным, весьма похвально.

К концу торжественного бала в Кремлевском дворце колокольню Ивана Великого и весь город осветили яркие вспышки праздничных фейерверков.

* * *

Спустя два дня после коронации, в обычный свой час чтения перед императрицей, Иван Иванович Бецкой развернул газету.

– Ваше Величество, Екатерина Алексеевна, позвольте мне прочитать вам из «Санкт-Петербургских Ведомостей» о священнодействии, происшедшем в Большом Успенском соборе в 22-й день сентября – коронации, миропомазании и причащении императрицы Екатерины Второй Алексеевны. Думаю, вам зело понравится.

Императрица заинтересованно посмотрела на Бецкого.

– Извольте, Иван Иванович! Послушаем, как описали сей незабываемый день, – разрешила она.

Бецкой, откашлявшись, принялся выразительно зачитывать текст:

– «По приближении к церьковным соборным дверям Ея Императорскаго Величества, весь церьковный синклит, а имянно: более дватцати архиереев, множественное число архимандритов и прочих духовных чиноначальствующих встретили, где преосвященный архиепископ новогородский поднес крест к целованию, а преосвященный митрополит московский окропил святою водою путь Ея Величества. И таким образом в предшествии всего духовенства Ея Величество препровождена была к царским вратам, где учиня троекратное поклонение, приложиться изволила к святым иконам, и потом взойти на трон великолепно в церькви устроенной, и сесть на престоле императорском…»

Бецкой читал, Екатерина вязала. Привыкшая к его выразительному, но все равно монотонному чтению, она отвлекалась, занятая мыслями о своей коронации. Вспомнив, как на нее смотрел Григорий, да и все Орловы, она улыбнулась. Назавтра они все приглашены в гости к князьям Волконским. Григорий любил разъезжать по гостям. Что ж, пускай потешится…

Пропустив изрядный кусок из газетного текста, она услышала последние его строчки:

– «…Ея Императорское Величество в порфире и короне, держа скипетр и державу в руках своих, намерение восприяла, по обычаю древнему, предкам Своим поклониться в Архангельском соборе, и святым мощам приложиться в Благовещенском, куда из Успенскаго собора и шествовать процессиею изволила. В сей момент можно было видеть нелицемерное сердце, мысль и дух обнаженные народа безчисленнаго, который, достигши желаемаго, увидел свою Всемилостивейшую Государыню коронованную уже в порфире и короне».

Последние слова, «в порфире и короне», чтец выделил особенно торжественной интонацией.

– Ну, каково, Ваше Величество? – довольный статьей и своим чтением, спросил Бецкой.

Екатерина с улыбкой поблагодарила его.

– Довольно подробно, с чувством любви и уважения к своей императрице, не правда ли, Иван Иванович? – самым серьезным тоном отметила она.

Бецкой страстно кинулся убеждать ее, что статья великолепна, любовь и уважение к ней просвечивают в каждом слове, и он сам присоединяется к оной с глубоким почтением.

– Полно, Иван Иванович, я знаю, как хорошо вы ко мне относитесь. Благодарствуйте.

– Нет, нет, рассказ здесь преизрядный, тут нечего и добавить, – распалялся тот, преданно заглядывая в глаза обожаемой императрицы.

Екатерина в душе посмеивалась над ним, понеже уже получила замечание от новгородского митрополита Димитрия, указавшего на некоторые несоответствия в ритуале коронации, которые еще долго обещали быть притчей во языцех. Вывод из последовавших пересудов получился следующий: императрица самовольно вошла в алтарь, самовольно взяла в руки потир и самовольно приобщилась из него Святых Тайн, и оными действиями нарушила сорок четвертое правило Лаодикийскаго Вселенского собора, коим установлено воспрещение женщинам входить в алтарь.

Коронационные торжества продолжались неделю. В первый же день в Кремле три часа били фонтаны красного вина, а жареные на вертелах туши быков пользовались огромным спросом. Бесплатно угощали и другим жареным мясом, по улицам возили бочки с вином и медом, продолжали бросать серебряные монеты.

Орловы, не забывая свою главную мечту – оказаться как можно ближе к трону, женив брата Григория на императрице Екатерине, обратились к бывшему канцлеру, графу Алексею Петровичу Бестужеву. Момент подвернулся удобный: цесаревич Павел последнее время часто и подолгу болел. Во время коронационных торжеств в Москве Бестужев составил челобитную на имя императрицы, в коей ее «всеподданнейше, всепочтительнейше и всенижайше» просили избрать себе супруга. Несколько вельмож поставили свои подписи под оной челобитной. Когда дело дошло до Михаила Илларионовича Воронцова, он тотчас же поехал к императрице и убедил ее, что народ не пожелает видеть Орлова ее супругом. Выслушав его доводы и обдумав положение дел, Екатерине пришлось объясниться с Григорием Григорьевичем и предложить подождать до лучших времен. К тому же она даже обрадовалась такому повороту событий, понеже видела, что на Григория продолжают заглядываться дамы, и он с ними охотно заигрывает. Императрица начала склоняться к мысли, что вовсе не обязательно связывать себя супружескими узами. То к чему она стремилась – сиречь, короны – она уже добилась, а брак… сие слишком серьезно для нее. Она желает себе счастливой семейной жизни с любимым человеком, который не предаст ее и не изменит ей.

* * *

Официальное празднество сменилось многомесячным приватным празднованием в домах хлебосольной и щедрой московской знати. Екатерина с придворными оставалась в Первопрестольной. Партикулярные балы, парадные обеды, маскерады, фейерверки и прочие увеселения не утихали. За все сие время тысяча сто пудов серебра было роздано народу, гулявшему четвертый месяц. Сама царица не жалела времени, отмечая коронацию со своими приближенными и сподвижниками. Москва любила торжества, и сей праздник оказался всем праздникам праздник!

В конце января планировалось показать народу заключительное гулянье – представление под названием «Торжествующая Минерва», коим руководил любимый всеми, в том числе и императрицей, актер Федор Григорьевич Волков.

За месяц до карневала выпустили афиши, в коих извещалось: «Сего месяца 30-го и февраля 1-го и 2-го, т. е. в четверг, субботу и воскресенье, по улицам: Большой Немецкой, по обеим Басманным, по Мясницкой и Покровке, от 10-ти часов утра до самого вечера будет ездить большой маскерад, названный «Торжествующая Минерва», в коем изъявится гнусность пороков и слава добродетели. На сделанном для катаний да развлечений театре представят народу разные игралища, пляски, комедии кукольные, фокус-покус и разные телодвижения, станут доставать деньги своим проворством охотники бегаться на лошадях и прочее. Кто оное видеть желает, может туда собираться и кататься с гор во всю неделю масленицы, с утра до ночи, в маске и без маски, кто как похочет, всякого звания люди».