– Та была Доша. Авдотья. Фамилию я не знаю. Но она должна быть здесь прописана.

Взрослые опять стали переглядываться.

– Даша, у тебя есть родственники кроме мамы? – спросила тетка из социальной службы.

Я сказала про то ли двоюродную, то ли троюродную, то ли четвероюродную бабушку из деревни, названия которой я не знала.

– Может, знают соседи из ее родного города? – высказала предположение соседка. – И у ее матери должны были быть хоть какие-то подруги. Коллеги.

Подруг мамы я не знала. Я знала, что у мамы были только любовники, но говорить это вслух всем этим незнакомым взрослым не стала.

– Будем искать, – сказал полицейский.

Меня временно отправили в детский дом.

Кормили в детском доме, конечно, не так, как в тот единственный день, который я пожила жизнью Доши, но вполне приемлемо – после моей жизни с родной мамой, братьями и сестрой. Я быстро нашла подружек, у каждой из которых была своя история. Если у кого-то и имелись родители, то они сидели в тюрьме. Кто-то из детей родился в тюрьме и провел там первые месяцы жизни, отбывая наказание вместе с мамами, потом был передан в детский дом ожидать окончания маминого срока. Но никто не был уверен, что мама за ним приедет.

А я поняла, что мамы у меня больше нет. И сестры нет. И маленького брата. Я же не глухая.

Но старший брат выжил. Я предполагала, что он успел выскочить, а теперь прячется. Значит, мне нужно каким-то образом вернуться в родной город.

Я уже думала, как совершить побег из детского дома, и изучала карту Карелии. Воспитатели поддерживали мой интерес к географии, и мы все занимались английским языком. Вообще занимались с нами много. Мы не были предоставлены сами себе. Я училась с удовольствием. И нам каждый день внушали, что учеба необходима, если хотим выжить и как-то пробиться в жизни.

Потом приехал папа. Или не папа, а тот супергениальный компьютерщик, который живет в Америке.

Мы поехали вместе с ним из детского дома в какую-то лабораторию, красивая тетенька взяла у меня палочкой анализ изо рта, потом мы поехали к папиной маме. И там я снова рассказала все, что помню о своей жизни, перед компьютером. Как я поняла, папа записывал мой рассказ. Его мама только качала головой и подкладывала мне в тарелку вкусные вещи.

– Где я буду жить? – спросила я у папы (или не папы, он сказал, чтобы я называла его дядя Андрей).

– Пока не знаю, – ответил он.

Он еще раз забирал меня из детского дома, сводил в кафе и сказал, что уезжает назад в Америку.

Потом за мной приехала та самая то ли двоюродная, то ли троюродная, то ли четвероюродная бабушка, которая не видела меня никогда в жизни и даже не знала о моем существовании. Но ее нашла полиция, рассказала обо мне, и она согласилась меня взять. Потом я поняла, что ей просто нужна была помощница в дом. И моложе она не становилась. Родственников не было. А тут появлялся человек, который в старости подаст стакан воды.

Жизнь моя в доме бабы Тани оказалась тяжелой. Но кормили меня досыта. С одной стороны, я радовалась, что я у нее одна, с другой – мне не хватало общения с братом и сестрой или подружками из детского дома. Я ходила в школу в соседнюю деревню, баба Таня, как и воспитательницы в детском доме, убеждала меня в необходимости учиться, учиться и учиться. Она сама каждый вечер садилась со мной за наш единственный стол после того, как мы убирали тарелки (никакого письменного стола у меня не было), и училась вместе со мной.

Кроме учебы мы вкалывали на огороде, ходили за грибами и ягодами, я рыбачила (баба Таня очень радовалась, что я умею ловить рыбу), силки у меня ставить не получалось. В свое время я не успела этому научиться. Еще у нас была коза и, конечно, куры. Куры в деревне были у всех.

Раз в год к нам в гости приезжала мама программиста Андрея, привозила деньги и подарки. Благодаря ей (и Андрею) у меня появился ноутбук. До нашей деревни тоже дошел интернет, я, так сказать, вышла в мир, стала общаться с Андреем по скайпу.

В двенадцать лет мне рассказали о том, что со мной произошло в пять лет, и об истории появления на свет девочки Доши, – совместно баба Таня и мама Андрея в один из своих приездов. Они все (включая Андрея) решили, что я уже достаточно большая, чтобы все это понять.

До революции 1917 года

Анна стала крестной матерью Петеньки и по крайней мере раз в месяц приходила в гости с подарками. Она быстро восстановилась после родов, похудела, похорошела, болезненная бледность прошла, и вскоре Анна устроилась гувернанткой в семью вдовца Салтыкова. Аполлинария Антоновна не поняла, какого именно Салтыкова. Их же столько было в истории России! Дворяне, графы, князья… Вроде как этот вдовец был из княжеской линии Салтыковых, которая происходит от фельдмаршала и воспитателя великих князей Александра и Константина Павловичей, Николая Ивановича, которому было пожаловано вначале графское достоинство, а потом княжеское.

В дом, где жили Аполлинария Антоновна с мужем, братом и сыном, приходил шпик. По крайней мере, так выразился Василий Антонович, которого тот начал расспрашивать про Аполлинарию Антоновну, не зная, что она его сестра. Давно ли тут проживает? Чем занимается? С кем общается? Была ли она беременна? «Что вам нужно-то?» – закричал Василий Антонович и пригрозил позвать городового. При упоминании городового «шпик» ретировался.

– Что ты знаешь про эту Анну? – спросил вечером Фрол Петрович после того, как Василий Антонович рассказал про «шпика».

Фактически Аполлинария Антоновна ничего не знала, но предполагала, что дело в ребеночке и не зря Анна за него боялась. То есть, конечно, не в ребеночке, а в деньгах.

Она рассказала Анне про «шпика», когда та приехала в гости.

– Его явно наняла семья Разуваевых. Ишь ты, даже до тебя добрался.

– Тебе угрожает опасность?

– Думаю, уже нет.

А потом как-то, когда они гуляли вместе с Анной и Петенькой в садике неподалеку от дома, Аполлинария Антоновна решилась спросить про Разуваева.

– Я же тебе уже рассказывала: я работала в их доме гувернанткой, – легко ответила Анна. – Разуваев любил красивых женщин, любил покутить, веселый, щедрый, замечательный человек! Я не была первой, но оказалась последней его любовью. Ах, какой был мужчина… Но ты бы видела его жену! Сушеная тараканиха. От такой любой мужчина стал бы ходить налево.

По словам Анны, Разуваев снял для нее небольшую квартирку, она, конечно, ушла из гувернанток и жила там в свое удовольствие. Денег граф не жалел. Но после убийства Разуваева пришлось срочно уносить ноги. Хорошо, что она была давно знакома с доктором Богомазовым. Он и спрятал ее в склепе, где ей пришлось жить на последних месяцах беременности.

Аполлинария Антоновна не стала спрашивать про жену Разуваева и его венчание с Анной. Пусть все это остается на совести Анны. И ей очень не хотелось потерять подругу. Да и какое ей дело-то до отношений Анны с Разуваевым? Конечно, она не первая гувернантка, которая… с которой… Анна, как и сама Аполлинария Антоновна, была бесприданницей. Вынуждена была искать работу с проживанием. И куда она могла деться от приставаний хозяина? А когда он предложил снять ей квартиру…