— Сегодня у ребят намечено интервью, а завтра шоу Салливана.

— Брайан не сказал, куда мы отправимся дальше.

— В Филадельфию. Затем Детройт, Чикаго, Сент-Луис…

— Не утруждай себя.

Какая разница, куда они едут. Не имеет значения, что она безумно устала, а руки ноют от тяжести спящей Эммы. Главное — она здесь, она почти ощущает присутствие Брайана.

— Вот и хорошо, — сказал Пит, доставая ключ. — До начала интервью остается пара часов. Для какого-то нового журнала, первый номер выйдет осенью. «Роллинг стоунз».

Бев взяла ключ, радуясь тому, что у менеджера хватило такта не мешать им с Брайаном.

— Спасибо, Пит. Я позабочусь, чтобы он был готов к интервью.

Едва Бев открыла дверь, из спальни выбежал Брайан и схватил их с Эммой в объятия.

— Хвала господу, — бормотал он, осыпая поцелуями лицо жены. Потом взял у нее сонную Эмму. — Что с ней?

— Теперь уже ничего. Но в самолете ей было плохо. Думаю, когда она поспит, все образуется.

— Хорошо, стой на месте.

Он отнес Эмму во вторую спальню. Та зашевелилась, только когда он укрывал ее одеялом.

— Пап?

— Да, поспи немного. Все в порядке. Успокоенная его голосом, Эмма снова заснула.

Оставив дверь открытой, Брайан остановился на пороге и глядел на жену, бледную от усталости, с темными кругами, отчего ее глаза казались огромными, почти черными. Его охватили чувства более сильные и глубокие, чем когда-либо прежде. Он молча поднял Бев на руки и отнес в кровать.

Он не мог вымолвить ни слова, хотя всегда был ими полон. Слова превращались в стихи, стихи в песни. И он еще будет переполнен потоками слов, рожденных этим, возможно, самым драгоценным часом, проведенным с Бев.

Радиоприемник у кровати был включен, телевизор, стоящий в ногах, тоже. Брайан всегда изгонял тишину музыкой, но, едва он прикоснулся к Бев, все звуки умерли.

Он раздевал ее медленно, разглядывая, впитывая в себя прекрасную гармонию ее тела. Шум улицы за окном позже станет нотами в басовом и скрипичном ключах. Тихим контрапунктом отзывались нежные стоны Бев. Он даже различал мелодию своих рук, скользящих по ее коже.

Тело Бев едва заметно изменилось. Он прикоснулся к округлившемуся животу, изумленный, пораженный, кроткий.

Глупо, но Брайан чувствовал себя солдатом, возвратившимся с войны, покрытым ранами и увешанным медалями. Хотя, возможно, не так уж и глупо. Он не мог взять Бев на арену, где сражался и побеждал. Она вынуждена лишь терпеливо ждать его. Брайан видел это обещание в ее глазах, ощущал в руках, нежно обнимавших его, в губах, приоткрывшихся ему навстречу. Чувство Бев, спокойное, менее эгоистичное, как бы уравновешивало его, Брайана, нетерпение и подчас неукротимое желание. С ней он чувствовал себя мужчиной, а не просто символом в этом мире, столь падком на кумиров.

Позже, когда утомленная любовью Бев задремала на скомканных простынях, Брайан сидел рядом, думая о том, что все, чего он когда-то желал, о чем мечтал, теперь лежит у его ног.

— Пит распорядился снять на пленку концерт в Атланте. Господи, это было настоящее безумство. Иногда за шумом почти не слышно, что поешь. Это похоже… не знаю… как будто стоишь на взлетной полосе, а кругом ревут самолеты. Но в море орущих есть люди, действительно поглощенные музыкой. Когда в свете прожекторов и сигаретном дыму вдруг замечаешь одно лицо, можно петь только для него. А потом Стиви начинает риффы, как в «Тайне», и опять зал впадает в безумство. Это похоже… Не знаю, на массовый секс, что ли.

— Жаль, меня там не было.

— Я так рад, что ты приехала, — засмеялся Брайан, сжимая ей щиколотку. — Это лето особенное, Бев. Нечто удивительное носится в воздухе, читается на лицах людей. И мы — часть этого. Мы уже не вернемся назад, Бев.

— В Лондон?

— Нет. — Его и позабавило, и огорчило столь буквальное восприятие. — Мы не вернемся к прежней жизни. Когда приходилось умолять, чтобы разрешили выступить в каком-нибудь пабе, и радоваться, если получишь взамен бесплатное пиво и чипсы. Господи, Бев, мы в Нью-Йорке, и скоро нас услышат миллионы. А это чего-то стоит. Мы чего-то стоим. Именно этого я только и хотел.

— Ты всегда чего-то стоил, Брай, — сказала она, взяв его за руки.

— Нет. Я был лишь одним из многих певцов. Теперь все изменилось, Бев. Люди нас слушают. Деньги позволят нам экспериментировать, подняться над роком для мальчиков и девочек.

Идет война, Бев, целое поколение взбудоражено, мы можем стать его голосом.

Бев не понимала таких глобальных мечтаний, но именно идеализм Брайана в первую очередь привлек ее к нему.

— Только не забудь за всем этим меня.

— Я и не смог бы, — искренне произнес он. — Ты получишь все, Бев. Ты и ребенок. Клянусь. А сейчас мне пора одеваться. — Поцеловав ей руки, Брайан откинул назад растрепанные волосы. — Пит жаждет, чтобы наше интервью появилось в этом новом журнале, который выйдет в ноябре. Пошли.

— Я считала, что мне лучше остаться в номере.

— Бев, ты моя жена. Люди хотят знать о тебе, о нас. Если мы бросим им какую-нибудь мелочь, они не станут травить нас в погоне за сенсациями. Это особенно важно из-за Эммы. Пусть все видят, что у нас одна семья.

— Семья — личное дело.

— Возможно. Но история Эммы здесь уже известна. Брайан видел десятки статей, где девочку называли «дитя любви». Могло быть и хуже, ведь Эмма явилась плодом того, что даже отдаленно не походило на любовь. Он нежно провел рукой по животу Бев. Вот этот ребенок действительно плод любви.

— Мне нужна твоя помощь.

Бев неохотно встала с кровати и начала одеваться. Двадцать минут спустя в дверь постучали, и на пороге возник Джонно.

— Я знал, что ты не вынесешь разлуки со мной, — улыбнулся он Бев и, схватив ее в объятия, поцеловал. Она засмеялась, а Джонно, глядя на вышедшего из спальни Брайана, сказал: — Ладно, раз он застал нас на месте преступления, нам лучше во всем сознаться.

— Где ты раздобыл эту нелепую штуку? — спросил Брайан.

— Нравится? Это настоящий писк. — Джонно опустил Бев на пол и поправил белую шляпу.

— В ней ты похож на сводника, — заметил Брайан, направляясь к бару.

— Я знал, что сделал правильный выбор. Она чуть не стоила мне жизни, но я вырвался и походил по магазинам на Пятой авеню. Не откажусь, сынок, — Джонно кивнул на виски.

— Ты выходил из гостиницы? — Брайан замер с бутылкой в одной руке и стаканом в другой.

— Темные очки, цветастая рубашка… — Джонно сморщил нос. — И любимые четки. Великолепная маскировка. Работала, пока я не захотел вернуться назад. Потерял любимые четки. — Джонно отхлебнул из стакана, который ему протянул Брайан, и, удовлетворенно вздохнув, упал в кресло. — Место как раз для меня, Брайан, друг мой. Я и есть Нью-Йорк.