Брайан заплатил бы вдвое и даже еще больше, несмотря на выступления ублюдка Пита. У Брайана слабость к детям, а она сдуру не воспользовалась этим.

Жалкие двадцать пять тысяч в год. Интересно, как она сможет на них прожить? Время от времени Джейн приглашала к себе очередного хахаля, но от одиночества это избавляло не больше, чем пачка денег в кармане. Она никогда бы не подумала, что будет скучать по Эмме, тем не менее ее представление о материнстве претерпело изменение.

Она родила. Меняла отвратительные пеленки. Тратила заработанные деньги на одежду и еду. А теперь маленькая дрянь, вероятно, даже не вспоминает о ее существовании. Она наймет на деньги Брайана лучшего адвоката. Это справедливо. Любой суд постановит, что ребенок должен быть с матерью. Она вернет Эмму. Или, что куда лучше, получит вдвое больше денег.

Она еще попортит им кровь. Брайан с его новой женой никогда ее не забудут. Никто ее не забудет: ни вонючая пресса, ни глупая публика, ни ее маленькая дрянь.

С этой приятной мыслью Джейн взяла пакетик метедрина, готовясь отправиться в полет.

У Эммы больше не было сил ждать. За окном шел отвратительный дождь со снегом, но она все-таки прижималась лицом к стеклу, пытаясь что-нибудь разглядеть. Они скоро приедут. Так сказал Джонно. Эмма не стала допытываться, что значит «скоро». Джонно только бы засмеялся в ответ. Когда у нее замерз нос, девочка отошла от окна. Папа скоро вернется домой вместе с Бев и новым малышом. Братика зовут Даррен. Произнеся шепотом это имя, Эмма улыбнулась.

Появление брата явилось для нее самым величайшим событием в жизни. Он будет ее собственным, будет нуждаться в ее помощи и заботе. Эмма долго упражнялась на своих многочисленных куклах.

Она знала, что нужно осторожно поддерживать им головку, иначе она оторвется. Иногда младенцы просыпаются по ночам и плачут от голода. Эмма решила, что не будет обижаться на это. Потрогав свою грудь, она подумала, найдет ли там Даррен молоко.

Ей не разрешили съездить в больницу, и девочка так расстроилась, что впервые после переезда в этот новый дом спряталась в шкафу. Она продолжала сердиться, хотя взрослым обычно нет дела до того, сердятся дети или нет.

Устав стоять, Эмма села на подоконник, гладила Чарли и ждала.

Чтобы отвлечься, она стала вспоминать увиденное в Америке. В Сент-Луисе была серебряная арка, в Чикаго — озеро, которое показалось ей бескрайним, как океан. И Голливуд. Ей понравилась громадная белая надпись, Эмма даже попыталась воспроизвести буквы.

Папа играл там в огромном открытом театре. Он называется чашей. Девочке было приятно слышать крики и аплодисменты зрителей.

В Голливуде Эмма отпраздновала свой третий день рождения. Пришли гости, и все ели белый торт с маленькими серебряными колокольчиками сверху.

Почти каждый день они летали на самолете. Это пугало Эмму, но она научилась бороться с тошнотой. Вместе с ними было всегда много людей, папа называл их группой сопровождения в дороге. Очень глупо, так как они путешествовали по воздуху, а не по дороге.

Больше всего Эмме нравились гостиницы. Она любила каждое утро смотреть из окна на новые места и новых людей.

Можно будет взять с собой и Даррена. Его все полюбят. А еще Эмма подумала о Рождестве. Она впервые повесила над камином чулок со своим именем. Под наряженной елкой лежала куча подарков. Днем все играли в «змеи и лестницы». Даже Стиви. Он притворился, что жульничает, и очень рассмешил Эмму, а затем прокатил ее на себе по всему дому.

Папа разрезал огромного рождественского гуся, от еды Эмму начало клонить в сон, и, свернувшись калачиком, она слушала музыку. Это был лучший день в ее жизни. Услышав шум автомобиля, девочка опять прижалась лицом к стеклу, потом, радостно вскрикнув, соскочила с подоконника:

— Джонно! Джонно! Они уже здесь.

— Обожди-ка. — Тот оторвался от листа, на котором записывал обрывки стихов, приходивших ему в голову, и поймал Эмму на бегу. — Кто здесь?

— Мой папа, Бев и мой ребенок.

— Твой ребенок, вот как? — Ущипнув ее за нос, Джонно обратился к Стиви, подбирающему аккорды на пианино: — Ну что, идем встречать младшего Макавоя?

— Сейчас иду.

— Я тоже, — сказал Пи Эм, поднимаясь с пола. — Интересно, удалось ли им выбраться из роддома целыми и невредимыми?

— Да сам Джеймс Бонд покажется жалким дилетантом по сравнению с Питом. Их вроде как ждут два лимузина, двадцать здоровенных телохранителей, а они сбегают в грузовичке, развозящем цветы, — засмеялся Джонно, увлекая за собой Эмму. — Слава делает нас бедняками, девочка, вот так.

Эмме не было никакого дела до славы, ей хотелось увидеть братика. Едва открылась входная дверь, она, выдернув свою руку из руки Джонно, бросилась в прихожую.

— Дайте мне посмотреть на него, — потребовала она. Брайан откинул край одеяла. Это была не кукла. Хотя малыш спал, Эмма различила легкое подрагивание темных ресниц. Ротик маленький и влажный, кожа тонкая и нежная. На голове был голубой чепчик, но отец сказал, что волосы у братика темные, как у Бев. Эмма осторожно прикоснулась к маленькой ручке, стиснутой в кулачок. Любовь пронзила ее словно ток.

— И что ты думаешь? — спросил Брайан.

— Даррен, — тихо произнесла она, — самый прекрасный малыш на свете.

— И у него славная мордашка Макавоя, — пробормотал растроганный Джонно. — Отлично сработано, Бев.

— Спасибо.

Она была рада, что все закончилось. Никакие книги не смогли подготовить ее к невыносимой боли родов. Бев гордилась, что произвела сына естественным путем, хотя последние несколько часов оказались просто ужасными. Теперь ей хотелось только сидеть дома и быть матерью.

— Врач сказал, что Бев первые дни должна поменьше быть на ногах, — начал Брайан. — Может, тебе пора отдохнуть?

— Снова лечь в постель? Ни за что.

— Тогда заходи к нам, а дядя Джонно приготовит тебе чего-нибудь вкусненького.

— Замечательно.

— Я поднимусь наверх и уложу ребенка. — Увидев, как Пи Эм отшатнулся, Брайан насмешливо произнес: — Старик, он не кусается. У него же зубов нет.

— Только не проси меня какое-то время прикасаться к нему, — ухмыльнулся в ответ Пи Эм.

— Развлеки Бев, ей действительно пришлось тяжело.

— С этим я справлюсь.

Пи Эм удалился в сторону гостиной.

— Мы уложим младенца спать, — объявила Эмма, не выпускавшая край одеяла. — Я могу показать, как это делать.

В детской с белыми воздушными шторами и бледно-голубыми стенами, расписанными радугами, малыша ждала кроватка, украшенная белоснежными ирландскими кружевами и атласными лентами. В углу стояла под охраной шестифутового медведя старомодная коляска, у окна — древняя качалка.