Лист закатил глаза.

Костер почти догорел. Элизабет и Базилиус спали. Фон Фрайзинг стоял, опершись на посох; была его очередь нести вахту. Все вокруг погрузилось в сон, и только слышно было, как шепчет ветер да журчит ручей. Монах вдохнул холодный воздух и закрыл глаза, пытаясь уловить то, чего не мог увидеть глазами.

Прохладное дуновение по лицу.

Тихое потрескивание сучьев в костре.

Пряный аромат смолы, щекочущий ноздри.

Он любил такие мгновения, когда можно было обдумать прошлое, сосредоточиться на целях и поблагодарить Господа за возможность повидать мир во всем его многообразии.

Наконец фон Фрайзинг перекрестился и произнес вполголоса:

– Omnia Ad Maiorem Dei Gloriam[4].

В этот миг из темноты появился Иоганн и встал рядом.

Некоторое время они стояли в молчании, словно по негласной договоренности разделяя тишину. Потом иезуит взглянул на Листа.

– Ты бы поспал еще немного. Завтра нас ждет долгий путь.

Иоганн не дал себя заговорить.

– Сегодня вы благодарили меня за искренность. Думаю, я заслуживаю того же, вам так не кажется?

– К чему ты клонишь?

– Я говорю о них. Что с ними стало и почему все произошло именно в этой деревне? И для чего вы приходите каждые пять лет?

– На первый твой вопрос я не смогу дать ответа. Что же касается второго… – Фон Фрайзинг задумчиво посмотрел в огонь. – Мой орден, скажем так, желает знать обо всех… – он помолчал, подбирая слово, – проявлениях чуда, происходящих на наших землях. Вот я и путешествую в качестве визитатора всюду, где объявляется пресвятая дева Мария, а люди внезапно исцеляются от недугов или происходит еще что-то, в чем можно усмотреть явное вмешательство Господа.

– Тогда можно предположить, что многие мили вы прошли впустую, – с иронией заметил Иоганн.

– Верно. Но только отчасти. Зачастую человек отправляется куда-то с одной целью, а достигает совершенно другой. И это вовсе не значит, что он потерпел неудачу.

– И так вы узнали об изгоях?

– Мы их никогда так не называли. В записях мой предшественник окрестил их детьми Овена.

Иоганн смутно припоминал о том, что рассказывал им Мартин Каррер. Он говорил, что первые из них родились именно под знаком Овена. Кроме того, его астрологическое начертание служило защитным знаком в деревне. Иоганн встречал этот символ повсюду, даже в долине.

– Что вам известно о них?

Фон Фрайзинг поворошил посохом в костре и промолчал. Потом посмотрел на горную цепь, вершины которой острыми пиками выделялись на фоне звездного неба.

Лист понял, что монах ничего больше не скажет. Он молча отошел и лег рядом с Элизабет.

Прислушался к потрескиванию пламени и журчанию ручья.

Посмотрел на монаха, неподвижно стоявшего у костра.

Было что-то зловещее в его фигуре, освещенной неверными отсветами огня. В памяти всколыхнулись воспоминания.

Ночь. Крики. И один из них сбежал. Не забывай о нем.

И разве можно было забыть? Иоганн ясно видел его перед глазами: вот он протянул руку в их сторону, голос его исполнен ненависти. «Я доберусь до тебя, Лист. Истреблю весь твой проклятый род!»

Голос замолк, Иоганн закрыл глаза. И через несколько мгновений провалился в сон.

Бледный диск луны висел над горами. Было светло, как днем. Долина, леса вокруг, развалины сгоревших домов – все было залито светом.

Она стояла посреди деревенской площади, и они обступили ее кругом и молчали.

Ветер завывал над разрушенной деревней. Но потом и он стих.

Из круга вышел старик и медленно подошел, остановился перед ней. Он стоял почти вплотную.

– Дедушка, – прошептала она.

Он улыбнулся. Но в глазах его была чернота, седые волосы испачканы в крови. Он молча указал на ее шею.

Она вдруг ощутила жжение, почувствовала, как пульсируют черные сосуды вокруг шеи. Ее пронзила жгучая боль – и черные узлы стали расползаться дальше, паутиной оплели все тело…

Она упала на землю, закричала.

– Помогите! Господи, помогите мне!

Но старик и остальные лишь молча смотрели на нее…

* * *

Элизабет проснулась. Дыхание ее сбивалось, и по лицу, несмотря на холод, струился пот. Видение постепенно угасало, уступая место тусклому, затянутому облаками небу.

Остальные сидели у костра. Иоганн поднялся и подошел к ней.

– Ты так крепко спала, я не хотел будить тебя… – Он заметил, какое бледное у нее лицо, увидел испарину на лбу. – Тебе нездоровится?

– Все хорошо, просто… плохой сон, – ответила Элизабет и вздрогнула – так глухо прозвучал ее голос.

Она поднялась, и у нее закружилась голова. Но девушка, не подав виду, стряхнула снег с одеяла и подошла к костру.

Скудный завтрак состоял из хлеба и мяса. Элизабет смогла протолкнуть в себя лишь несколько кусочков.

Фон Фрайзинг встал.

– Надо идти. Вы готовы?

Иоганн и Элизабет кивнули.

Базилиус, как всегда, промолчал.

* * *

На пути из ущелья Элизабет то и дело хваталась за шею. Боль почти утихла, но не ушла совсем, а дремала где-то глубоко внутри.

Ей следовало рассказать Иоганну, но что потом? Что он мог сделать? Что с ней теперь будет?

«Господи, помоги мне и не оставь меня», – взмолилась она беззвучно.

Когда впереди показался выход из ущелья и солнечные лучи пробились сквозь облака, Элизабет подняла ворот плаща и плотнее закутала лицо платком.

Когда они добрались до Инсбрука, солнце стояло уже высоко, и небо прояснилось. При виде города у Элизабет перехватило дыхание. До сих пор она не видела ничего, кроме своей деревни и гор. Заснеженный город раскинулся вдоль реки, покрытой ледяными глыбами. Над рекой нависали мосты, которые служили подступами к мощным стенам, а за ними виднелись колокольни и крыши каменных домов. С севера над городом вздымалась горная цепь, а на юге между утесами лежала долина. Монастырь за городскими стенами придавал этому зрелищу некую завершенность.

– Так… красиво… – Элизабет говорила как завороженная.

Фон Фрайзинг кивнул.