громко завыла Ума, зовя Майкрофта; Ллойд рухнул на руки, зубами разрывая на себе одежду, и перекатился через голову матёрым волчарой. Где-то за стеной, во дворе, ломали что-то деревянное. Ллойд бросился на меня.

Я убил вампира. Но убивать оборотня я не хотел. У меня были знакомые среди оборотней; я вспомнил Люсьеж.

Я ударил Ллойда зажатой в руке табуреткой, так что он влип в пол и растянулся возле Кейли.

Потом я свистнул во всю мочь, и где-то на той стороне двора мой конь оборвал привязь и, сломав наконец дверь сарая, вылетел наружу.

Я сказал Своё Слово, и двери с треском распахнулись в ночь, а влетевший сквозняк погасил лампу у Умы в руках. Ллойд отполз назад. Три пары волчьих глаз горели в темноте, да кричал потревоженный ворон на дереве.

В дверном проёме я увидел, как на залитом луною дворе бесновался мой конь, а рядом с ним танцевал молодой волк, стараясь задержать его, но натыкаясь с любой стороны лишь на зубастую пасть. На ногах Людоеда я видел остатки пут; Ллойд стреножил его, уходя. Без толку: такого зверя, как Людоед, можно стреножить лишь шипованной цепью.

А такого, как я, не остановить и стаей оборотней.

Волк Майкрофт обернулся и оставил Людоеда в покое, отбежав на безопасное расстояние. Теперь он просто стоял среди двора, крупный светлый самец, не так давно бывший щенком. Он видел сквозь открытую дверь и меня, и своих родителей.

— Ты понял, кто я, Ллойд? — спросил я, отбрасывая белеющую в темноте табуретку.

— Нет, Знающий Слово; — Ллойд припал на передние лапы, слова давались ему с трудом. — Но знай: за то, что ты убил вампира; — слюна вытекала из непривычной к разговорам пасти прямо на пол; — за это Ллойд и Ума Румеры никогда тебя не забудут.

— Прости нам этот вечер, Знающий Слово; — подала голос и Ума. — Спасибо, что спас Собачницу, нашу сестру, от вампира. Он ведь хотел выпить её кровь, чтобы стать сильнее?

— Да; — ответил я. — Я прощаю вас, оборотни из Румеров, и благодарю за заботу об Эдне. А теперь мне пора.

Я вышел за дверь. Ллойд и Майкрофт протрусили за мной до ворот. В свете белёсой от болотных туманов восходящей луны глаза моего коня светились белым. Я знал, что так же сейчас светятся и мои глаза.

— Прощайте! — крикнул я, накидывая плащ. Затем ухватился за луку седла и вскочил на коня. Людоед прыжком вылетел за открытые волками ворота, и я вновь оказался в ночном лесу. Я свистнул Людоеду, и мы помчались вперёд по тёмной дороге.

А над домом оборотней всё кричал растревоженный ворон.

…Давно уже взошла ущербная луна, выхватывая из темноты белые цветки у подножий деревьев да изредка белые кости у входа в тёмные норы меж корней. Лес давно сомкнулся вокруг дороги, и путь мне освещал лишь лунный свет да редкие гнилушки в чаще по обе стороны тропы.

Эдна, владеющая даром располагать к себе любых существ из рода псовых, конечно, знала, что я преследую её, но не сказала оборотням, что её ищет не только Антуан. Она не хотела встречи со мной — а кто её хочет? Но она не стала просить семью оборотней задержать меня. Хотя кого она более жалела: меня ли, или обожающих её вервольфов, которые погибли бы все до единого (кроме, возможно, девочки), вздумай они выступить против Знающего Слово? Я не знал ответа, но рассудил, что обе причины имели для Эдны свой вес.

Я уже не гнал коня: дорога стала плохой, и я подозревал, что более по пути на север не встречу здесь столь больших человеческих селений, как Алвиния или хотя бы то село, где я обедал в «Обочине». С другой стороны, я чувствовал, что Эдна должна была быть уже где-то рядом. И моя встреча с ней становилась лишь делом времени. Но, видят Боги, я не хотел нагонять её ночью.

Я проверил, легко ли вынимается меч из ножен, и перевесил его под правую руку. Лес, заросли крупных дубов и вязов, с чёрным ковром палой листвы и кружевом мшистых корней вдоль тропы, иногда сверкал под луной болотцами; вдалеке к северу я уже дважды слыхал филина; в сырых низинах, соперничая белизной с ночными цветами, слабо светились крупные колокольчатые поганки. Пахло прелыми листьями и всем тем, чем пахнет летними ночами в дубовом лесу: горечью, свежестью и ещё чем-то диким в темноте. Снова запел где-то рядом бессонник, зовя русалок; а через какое-то время я услышал где-то на востоке, за стеною деревьев, далёкое, вроде многоголосое, пение; и поспешил поторопить коня, удаляясь прочь от этого места, пока девичий хор не перестало быть слышно. Да и бессонник замолчал, выполнив, видно, свою работу.

К утру, перед самым восходом, из-за вяза впереди выглянул волк. Постоял, посмотрел на нас и скрылся в лесу.

Эдна была уже близко.

Глава 4

Утром мне пришлось оставить моего коня.

Уже рассеивался предрассветный мрак; на востоке над кронами дубов наливались сияющие иглы утренних лучей, рождая отблески на каплях росы и нитях паутины; уже закрывались ночные цветы, а те деревья, что поодаль от дороги, таяли в утреннем бесцветном тумане, когда лес начал вдруг редеть и через какую-то четверть мили сошёл на нет. И сквозь туман, в конце расширившейся было дороги, в нескольких десятках шагов впереди я увидел воду.

Сначала я подумал, что это просто лесное болотце, а то и всего-навсего запруженный упавшим деревом ручей. Но приглядевшись, остановил Людоеда, и, сбросив капюшон и подобрав плащ, спрыгнул с седла. Когда мои сапоги по щиколотку ушли в грязь, я тихо выругался.

Что-то запрудило лесную реку, и она вышла из берегов, залив окрестности настолько, что по левую руку вода даже достигала опушки и, по-видимому, проникала в лес. Я стоял на своеобразном мысу посреди этого маленького разлива, и впереди меня вода лениво перетекала через дорогу. Дальше было ещё глубже, и лишь отдельные кочки торчали из воды, да высокие цветы, жертвы потопа, вяло кивали своими венчиками в такт пульсу течения. Моста я не наблюдал; тот берег вообще отсутствовал; тонул в тумане, как в молоке.

Я повернул голову: где-то справа, у кромки воды, мне послышался голос, но встающее солнце било в глаза, а понизу туман мешал рассмотреть берег получше. Вдобавок начинали петь птицы.

Я постоял с минуту, пока не услышал это вновь: тихое девичье или детское пение