Он пустил коня в галоп вдоль по улице, к Четырём Дубам, в сторону Северных ворот. Я свистнул, и мой конь, оборвав привязь, в одном прыжке был подле меня. Я вскочил ему на спину, и мы понеслись вслед за беглецом. Он бежал, спасая себя, ибо за ним гналась ярость.

Я нагнал его почти сразу, и Людоед настиг его скакуна, словно тараном ударив всем корпусом ему в бок. Конь Антуана Демойна не удержал дороги и полетел кубарем, а сам он упал в пыль, пролетев несколько ярдов кувырком.

Я поднял Людоеда на дыбы и обнажил меч. Краем глаза я видел, как закаменела стража у близких уже Северных ворот. Они не знали, что делать, и тело подсказало им лучшее решение.

Не двигаться.

Я спешился. Мы были одни на пыльной дороге, на пустой площади к северу от исполинских дубов. За спиной я слышал отдалённые голоса. Я знал, что никакой погони за мной уже не будет.

— Ты гнался за Эдной, Демойн. Ты гнался за ней и хотел выпить её кровь.

Антуан Демойн, когда-то очень давно бывший человеком, попятился от меня на локтях, волоча ноги в пыли. Может, удар Людоеда сломал ему одну; я не знал. На левой его руке тускло блестело кольцо, называемое некоторыми Кольцом Кольда; оно позволяло вампиру, его носившему, переносить день. Но тёмная ночь становилась для него смертельной. Такое кольцо словно разворачивало мир для вампира наоборот.

— Прощай, вампир; — сказал я, и серебряный узор на лезвии сверкнул чистотой при упоминании его природы. Он был нанесён на сталь специально за тем, чтобы неживые и те, кто живёт по-другому, не смогли выдерживать ударов моего меча.

Они и не выдерживали.

Он даже не делал попыток сопротивляться. Это было бы бесполезно, но я бы дрался до последнего.

Впрочем, сейчас дело обстояло так, что я стоял с оружием, а он лежал в пыли.

Я взмахнул мечом, и чужая кровь хлынула из его горла, заливая плащ и открывшийся герб. На гербе дева, терзающая дракона, смотрела на мир пустыми глазами, и, по мере того, как раны дракона заливала настоящая кровь, глаза обладателя герба становились такими же пустыми, что и у девы.

Я встряхнул меч, и тёмные капли, все до одной, упали в пыль.

Потом я вернулся к своему коню. Жаль, я не мог накормить его.

А колечко я забрал. Отдам его потом Грейс.

Когда я проезжал через Северные ворота, что были всего в двух сотнях ярдов от того места, где я убил Антуана из Мелгели, охранник из беспомощной городской стражи спросил у меня, как моё имя, но я не ответил.

— Как же имя твоего коня? — спросил тогда он, пытаясь соблюсти традицию.

— Людоед; — ответил я, и мой конь тихо зарычал.

— Как же имя твоего меча? — дрогнув, спросил стражник.

— Головорез; — ответил я.

Сглотнув, он спросил, с отчаянием в голосе:

— Скажи мне, кто ты?

— Знающий Слово; — ответил я, и его испуганный жест, называемый рога Морольфа, лишь подстегнул моё желание покинут Алвинию, Город Четырёх Дубов и одного вампира.

Я крикнул коню, и он сорвался в галоп.

К северу от Алвинии были луга, поросшие голубыми и красными цветами. На востоке по-прежнему тянулись леса; и в стороне моря теперь тоже виделся лес, не очень далеко; вроде бы сосновый. Он потихоньку разрастался, приближаясь к дороге.

В тот вечер были звёзды, и никакого дождя. На луну выли волки.

Почти ничего интересного не происходило. К рассвету я заметил у дороги старый колодец. Он был довольно ухоженный. Я заглянул вниз и увидел на дне воду и светлый лоскуток отражённого неба. Опустил ведро на цепи, считая обороты. Шестнадцать. Василисков на такой глубине ещё не водилось, поэтому я достал воды, напился и напоил коня. Потом снова сел в седло и поехал вперёд.

Чуть позже, в малиннике подступившего слева леса, я видел бурого медведя. Он, почуяв моего коня, скрылся в лесу.

Следов Эдны я пока не видел. Но она не могла быть далеко. Теперь, когда Антуан из Мелгели более не гнался за ней, я чувствовал нарастающую уверенность в том, что догоню её. Кроме того, в Алвинии всё-таки начало сбываться предсказание.

После, на исходе второго дня с того времени, как я покинул двор «В тенях», у тропы среди лесов, подступивших вплотную, я наткнулся на гостевой дом, поросший мхом.

Такие дома иногда строили — в лесах, у редко используемых дорог, на длинных переходах. Так строят мосты через местные реки, и крытые охотничьи настилы в богатых дичью дебрях — кто-то сделает для себя, да и оставит, а где-то местный барон или кто другой прикажет построить.

Я знал, что Эдна, волшебница или нет, уже близко, как бы быстро она ни умела ходить. Она и её стая собак. Эдна, которую называли Собачницей, должна была остановиться и здесь. И здесь могли остаться её следы.

В конце концов, волшебницам тоже нужно спать.

Я остановил Людоеда у ветхого куска изгороди, спешился. Хорошо, что Эдна не могла ехать верхом — ни одна лошадь или конь не пустили бы её к себе на спину.

Такая маленькая плата за некоторые способности, и я тоже потихоньку плачу свою цену — то здесь, то там.

Толстые стены, сложенные из ошкуренных брёвен, давно покрылись мхом. Тускло блестели старые стёкла в разбитой на квадраты раме единственного окна.

Я потянул за ручку покосившейся двери. Она заскрипела, открываясь, а на пальцах осталась холодная мокрая плёнка. Потом дверь упёрлась в порог.

Я мог бы произнести своё Слово, помогая заклинившей двери открыться, но опасался, что моя магия сотрёт те вещи, по которым я мог угадать следы присутствия здесь моей Эдны.

Поэтому я потратил около минуты, открывая дверь вручную, а потом вошёл в единственную комнатушку домика.

Там был очаг, столик, древний стул и смятое меховое покрывало на постели.

Именно постель интересовала меня больше всего, и поэтому я посмотрел в зеркальце на противоположной стене.

Я-то был всё таким же: чёрный капюшон, скрывающий черты, и светлые глаза под соломенными волосами, спадающими на лоб.

Но я смотрел не на своё отражение. Глядел я прямо, но высматривал следы Эдны, видимые лишь краями глаз. Такие вещи замечаешь или вскользь, или боковым зрением.

Через четверть минуты я увидел их.

На смятой постели, в очертаниях складок покрывала, явно виделся силуэт собаки.

Я перевёл глаза на постель. Ничего. Как только я отвёл взгляд, лежащая собака