Томас и не подумал остановиться. Грейс кинулась следом за ним, перескакивая через две ступеньки.

— Томас, вы не посмеете, — произнесла она, запыхавшись, почти догнав его.

Он остановился и обернулся, глядя на нее с улыбкой. Право, это становится забавным.

— Это мой дом, — сказал он. — Я могу делать все, что пожелаю.

В несколько шагов преодолев оставшееся расстояние, Томас лишь на секунду помедлил у двери бабушки, которая была распахнута настежь, облегчая вход.

— Что, — отрывисто произнес он, проследовав прямиком к ее постели, — по-вашему, вы делаете?

Но его бабка выглядела… странно.

В ее глазах отсутствовала обычная жесткость, и, по правде говоря, она была недостаточно похожа на ведьму, чтобы соответствовать образу Августы Кавендиш, которую он знал и недолюбливал.

— Святые небеса, — невольно произнес он, — с вами все в порядке?

— Где мисс Эверсли? — спросила она, беспокойно обшаривая глазами комнату.

— Здесь, — отозвалась Грейс, войдя в комнату и поспешив к кровати с другой стороны.

— Ты принесла его? Где портрет? Я хочу видеть моего сына.

— Боюсь, уже поздно, мэм, — попыталась объяснить Грейс, подавшись вперед и бросив пристальный взгляд на вдовствующую герцогиню.

— Вы могли бы поручить лакею, чтобы он доставил его сюда завтра утром, — вмешался Томас, гадая, почему ему кажется, что между женщинами только что установилось какое-то безмолвное взаимопонимание, хотя он был вполне уверен, что его бабушка не поверяет Грейс свои секреты и что та платит ей тем же. Он прочистил горло. — Я не допущу, чтобы мисс Эверсли выполняла такую тяжелую работу и определенно не посреди ночи.

— Мне нужна эта картина, Томас, — сказала вдовствующая герцогиня, но в ее голосе не чувствовалось обычной резкости. Была скорее слабость, что не могло не тревожить. И тут она добавила: — Пожалуйста.

Томас закрыл глаза. Его бабушка никогда не говорила «пожалуйста».

— Завтра, — отозвался он, взяв себя в руки. — Первое, что мы сделаем, если вы пожелаете.

— Но…

— Нет, — перебил он. — Мне жаль, что вы расстроены сегодня, и я непременно сделаю все необходимое — в разумных пределах — для вашего удобства и здоровья, но это не включает капризы и несвоевременные требования. Вы меня поняли?

Губы вдовствующей герцогини сжались, и в глазах мелькнуло ее обычное высокомерие. По какой-то причине это подействовало на Томаса успокаивающе. Не то чтобы он одобрял надменные манеры своей бабки, но мир казался бы более спокойным местом, когда его обитатели вели бы себя так, как от них ожидают окружающие.

Она молчала, сердито глядя на него.

Томас ответил ей твердым взглядом.

— Грейс, — резко произнес он не оборачиваясь, — отправляйтесь спать.

Последовала продолжительная пауза, затем он услышал, как она вышла.

— Ты не имеешь права командовать ею, — прошипела вдовствующая герцогиня.

— Нет, это вы не имеете права.

— Она моя компаньонка.

— Но не рабыня.

Ее руки затряслись.

— Ты не понимаешь, никогда не понимал.

— За что я бесконечно благодарен судьбе, — парировал Томас. Милостивый Боже, в тот день, когда он поймет свою бабушку, он перестанет быть самим собой. Всю свою жизнь он пытался угодить этой женщине, или, если быть точным, первую половину жизни он пытался угодить ей, а вторую половину пытался избегать ее. Она никогда не любила его. Томас достаточно хорошо помнил свое детство, чтобы знать это с уверенностью. Теперь это его не волновало, он давно понял, что она никого не любит.

Но очевидно, так было не всегда. Если судить по неприязненным высказываниям отца Томаса, Августа Кавендиш обожала своего среднего сына. Она всегда сетовала, что не он наследует герцогский титул, а когда наследником неожиданно стал отец Томаса, ясно дала понять, что он является жалкой заменой. Джон был бы лучшим герцогом, а если не он, то Чарлз, который, как старший, был воспитан для этой миссии. Когда он умер, Реджинальд, рожденный третьим, остался один на один с ожесточенной матерью и женой, которую не любил и не уважал.

При всем том, что Реджинальд Кавендиш и его мать явно ненавидели друг друга, на самом деле они были поразительно похожи. Они оба никого не любили и определенно не любили Томаса независимо от того, был он наследником герцогства или нет.

— Жаль, что родственников не выбирают, — буркнул Томас себе под нос.

Леди Августа бросила на него острый взгляд. Она не расслышала слов, но его тон говорил сам за себя.

— Оставь меня, — сказала она.

— Что с тобой сегодня? — спросил он, озадаченный ее поведением. Конечно, ее расстроило нападение разбойников — возможно, ее даже держали под прицелом пистолета, — но Августа Кавендиш никогда не была хрупким цветком. Томас не сомневался, что она выплевывала бы гвозди даже тогда, когда ее положили бы в могилу.

Глаза вдовствующей герцогини мстительно вспыхнут ли, она приоткрыла рот, собираясь ответить, но передумала. Она выпрямилась, сжав челюсти, и сказала:

— Уходи.

Томас пожал плечами. Если она не желает, чтобы он играл роль заботливого внука, он вправе считать себя свободным от этой обязанности.

— Как я слышал, они не получили твои изумруды.

— Нет, конечно, — бросила она.

Томас позволил себе улыбнуться, зная, что она не видит его лицо.

— Это было не слишком порядочно с твоей стороны, — сказал он, обернувшись у двери. — Всучить их мисс Эверсли.

Она презрительно фыркнула, не удостоив его ответом. Томас не удивился. Августа Кавендиш никогда бы не поставила свою компаньонку выше своих изумрудов.

— Спокойной ночи, бабушка, — сказал он, шагнув в коридор. Затем обернулся и засунул голову в дверной проем, чтобы сделать прощальный выстрел с безопасного расстояния. — А если ты не в состоянии спать, постарайся, чтобы тебя не было слышно. Я бы попросил, чтобы тебя не было видно, но ты утверждаешь, что не колдунья.

— Ты никуда не годный внук, — прошипела она.

Томас пожал плечами, решив оставить за ней последнее слово. У нее был трудный вечер. А он устал.

К тому же на самом деле ему было все равно.

Самое неприятное, решила Амелия, сделав глоток уже остывшего чая, что она могла бы читать книгу, или кататься на своей лошади, или сидеть на берегу ручья, опустив ступни в воду, или играть в шахматы, или наблюдать, как лакеи дома чистят серебро.

Вместо этого она сидит здесь, в одной из двенадцати гостиных замка Белгрейв, глотая холодный чай, гадая, будет ли невежливо, если она съест последнее печенье, и подпрыгивая каждый раз, когда в холле раздаются шаги.