Мерион еще больше помрачнел.

— Бендас выстрелил слишком рано и признал, что хотел меня убить. Следовательно, наша дуэль не состоялась. — Прежде чем Кайл успел ответить, Мерион продолжал: — Поверь, мой друг, ты не сможешь поколебать моей решимости. Ни сегодня, ни завтра. Но я вовсе не настаиваю на повторной дуэли. Мне кажется, я смогу отомстить Бендасу другим способом.

— Дело в том, Лин… — Лорд Кайл ослабил узел шейного платка. — Дело в том, что искать отмщения недостойно твоего ранга и положения в обществе. Месть унижает в тебе джентльмена.

— Вероятно, я выразился неверно, назвав это местью. Нет, я жажду не мести, а справедливости. Справедливости для Кеплесса и его семьи.

Лорд Кайл утвердительно кивнул:

— Да, Лин, конечно. Я прекрасно тебя понимаю. Можешь не сомневаться, я всегда поддержу тебя. Всегда буду тебе опорой.

— Я никогда в этом и не сомневался, — ответил Мерион. Но подумал ли Кайл о том, как может на нем отразиться эта вендетта, если все выйдет хуже, чем задумано? Решив отложить этот разговор на следующий день, герцог спросил: — Ты будешь завтра у Джексона?

Кайл с улыбкой кивнул:

— Да, скорее всего буду и я. Я всегда буду рядом, когда ты потеряешь контроль над собой. — Кайл похлопал приятеля по плечу. — Но имей в виду, я останусь всего лишь зрителем.

Герцог осмотрелся и тихо сказал:

— Похоже, сплетникам очень хочется знать, о чем это мы с тобой беседуем. А если они так ничего и не узнают, то наверняка сочинят историю не хуже мелодрам Джорджа.

— Пьесы Джорджа не вызывают доверия, — со смехом ответил Кайл. — Что же касается сплетников, то в их историях почти всегда есть доля правды.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Мерион. — Знаешь, я решил поговорить кое о чем с миссис Харбисон, а затем уйти побыстрее, уйти до того, как кто-нибудь захочет снова поговорить о политике.

— Что ж, до завтра. — Кайл похлопал приятеля по спине и отошел. Мерион же отправился на поиски хозяйки, но тут вдруг кто-то рядом с ним проговорил:

— Добрый вечер, ваша светлость.

Мерион повернулся и увидел виконта Уильяма Бендасбрука, странного маленького человечка, весьма неглупого и прекрасно образованного. Лорд Уильям всегда нравился Мериону, но все-таки не вызывал доверия — возможно, лишь потому, что он был внуком герцога Бендаса.

— Добрый вечер, лорд Уильям, — поздоровался Мерион. Он уже хотел пройти мимо, но виконт вдруг схватил его за руку. В этот момент заиграл оркестр, и Уильям сказал:

— Ваша светлость не уходите. Поверьте, вам стоит послушать эту женщину. Она удивительная певица!

Герцог нахмурился и проворчал:

— Меня не интересует пение. — Он попытался высвободить руку, но лорд Уильям еще крепче ее сжал.

— Я не отпущу вас, милорд, — заявил виконт. — И подумайте сами, как нелепо это будет выглядеть, если вы потащите меня за собой. Поверьте мне, вы получите удовольствие от пения этой дамы.

Громкий голос мистера Харбисона, делавшего объявление, прервал их спор и воспрепятствовал бегству герцога.

— Сегодня вечером я представлю вам леди, чей талант еще недостаточно оценен здесь, в Англии, — говорил хозяин дома. — А ведь знаменитый концертмейстер и преподаватель синьор Понто как-то раз заявил, что ее голос — один из лучших в Европе. — Сделав жест в сторону женщины, стоявшей рядом с ним, Харбисон представил ее: Знакомьтесь, леди и джентльмены, это синьора Елена Верано.

Мерион пристально взглянул на лорда Уильяма, все еще державшего его за руку, и виконт наконец-то отпустил его. Герцог тут же повернулся к подмосткам, где стояла синьора Верано, с улыбкой смотревшая на гостей. Он сразу узнал свою недавнюю собеседницу. Да, действительно, перед ним стояла женщина, которую он минут двадцать назад поцеловал в темной комнате. Но теперь, при ярком свете, он окончательно убедился в том, что синьора Верано — одна из самых красивых дам в этом зале, возможно — самая красивая. Он смотрел на нее, не в силах отвести глаз, и любовался ею, затаив дыхание.

Конечно же, ее мужем Эдвардом был Эдуардо Верано. Его мастерская игра на скрипке вызывала восхищение. Мерион слышал его много лет назад, еще до войны, но в то время по молодости лет он не мог в должной мере оценить талант Верано.

«Уйти! Надо немедленно уйти отсюда», — подумал Мерион. Он не хотел слушать пение этой женщины. Не хотел именно потому, что у нее, конечно же, был прекрасный голос. Такой же прекрасный, как она сама.

Но Мерион по-прежнему стоял, глядя на синьору Верано. Стоял, будто прикованный к полу.

Тут она подала знак оркестру и запела. Голос у нее оказался совсем не таким, какой Мерион ожидал услышать. У него не было силы, достаточной для оперной сцены, но здесь, в зале, он звучал изумительно.

Пела она с закрытыми глазами, и почему-то Мериону казалось, что это пение предназначалось для него — и только для него, словно в зале, кроме них двоих, больше никого не было.

Хотя синьора Верано пела по-итальянски, Мериону не требовался перевод. Ее голос лучше всяких слов выражал все, что она хотела выразить. И казалось, что сейчас от нее исходило обещание счастья; более того, своим пением она словно рассказывала об интимности столь полной, что Мерион никак не мог на это не откликнуться.

И едва лишь она запела, у него возникло ощущение, что их беседа в полутемной комнате продолжается, — только теперь они говорили о радостях жизни, говорили о любви и страсти.

Он поцеловал ее, пытаясь приободрить и утешить, но сейчас ему хотелось целовать ее совсем по-другому.

«Конечно же, эту музыку написал ее муж, — подумал Мерион. — Написал после того, как они предавались любви». Музыка наполняла зал ощущением столь глубокого удовлетворения, что ему было не под силу представить, какие восторги они разделяли.

Когда же она умолкла, зал взорвался аплодисментами. Мерион тотчас присоединился к аплодирующим. Лорд Уильям с улыбкой взглянул на Мериона, и герцог утвердительно кивнул, как бы давая понять, что синьора Верано действительно замечательная певица.

Синьора Верано присела в реверансе и, окинув взглядом публику, робко улыбнулась, как бы извиняясь за то, что исполнила столь интимное произведение. Следующая ее песня началась со вступления оркестра. Музыка излучала радость, и это весьма заинтриговало слушателей, потому что сама певица казалась в эти мгновения необычайно грустной. Когда же она наконец запела, Мерион сказал себе: «Немедленно уходи! Уходи, пока она не разбила тебе сердце».

Собравшись с духом, Мерион резко развернулся и вышел в давно уже опустевший холл.

Елена сразу же заметила, что Мерион выходит из зала. «Он узнал меня, узнал!» — воскликнула она мысленно. На мгновение ее голос дрогнул, но она тотчас же взяла себя в руки и, отбросив посторонние мысли, всецело сосредоточилась на словах и на музыке, необыкновенно тревоживших и будораживших чувства. Когда она закончила петь, по щекам ее катились слезы, и она очень долго удерживала последнюю ноту. Слушатели же стояли молча, совершенно ошеломленные; они прекрасно все поняли, хотя лишь очень немногие из них знали итальянский.