Вышибала приник к смотровой щели, с каменным лицом кивнул:

— Да.

— Что там? — Проповедник сделал шаг к стене, желая выглянуть на улицу, а затем затряс плешивой головой, отказавшись от этой мысли. — Не желаю знать. Клянусь святым Иосифом, не желаю!

Я почувствовал легкий запах жареного мяса, что начал проникать с улицы.

— Они все мертвы? — Ульрике посмотрела на меня с тоской.

— Просто ушли.

— Хм… — Она не поверила мне, но, как и старый пеликан, не хотела делать эту страшную ночь еще страшнее.

— Здесь вы в безопасности, госпожа фон Демпп. Дождитесь утра. А еще лучше — слушайтесь этого господина. Он выпустит вас, когда в Клагенфурте станет безопасно. И, думаю, позаботится о том, чтобы отправить вас к тетушке.

— Всенепременно, — кивнул неприметный человечек за стойкой. — Безопасность наших клиентов такая же важная вещь, как безопасность их вложений и переписки. Вы можете не беспокоиться за судьбу госпожи фон Демпп.

— Это означает, что вы уходите? — Ульрике вскочила с кресла, глядя на меня с отчаянием, сразу став потерянной и испуганной.

— К сожалению, у меня есть несколько дел. И их следует закончить до утра.

— Не надо! — Она вцепилась мне в запястье. — Пожалуйста! Не оставляйте меня! Отец мертв! Если еще и вы…

Дочь ландрата запнулась, и я ласково ответил ей:

— Все будет хорошо. Я должен выполнить свою работу. Поверьте, со мной ничего не случится. Без вас на улицах я легко справлюсь с любой проблемой. Мне действительно надо идти. Пока в округе затишье.

Она несколько раз вздохнула, наконец решилась и разжала пальцы. Привстала на цыпочки, едва дотягиваясь, поцеловала в щеку, как видно сама испугавшись того, что сделала.

— Я и моя семья перед вами в долгу, господин ван Нормайенн. Когда-нибудь фон Демппы выплатят его сторицей. Спасибо за все. Берегите себя.

— Расскажу твоей ведьме, какой ты белый рыцарь, — хихикнул Проповедник.

— Выпустите меня? — спросил я у клерка.

— Конечно, — ответил тот. — Вы вольны делать что хотите, но на всякий случай я настоятельно рекомендую вам задержаться здесь.

— Безопасность клиентов превыше всего? — хмыкнул я.

Он поклонился:

— Мы заботимся о нашей репутации.

— Могу я что-то для вас сделать, прежде чем уйду?

— Просто оставайтесь нашим клиентом и впредь. Удачной ночи, господин ван Нормайенн.

Он дал знак вышибале, и тот выпустил меня из конторы. Как только я сделал шаг на улицу, тяжелая дверь за мной захлопнулась.

Пугало бродило по кладбищу, в которое превратилось все пространство перед «Фабьен Клеменз и сыновья», пробуя носком ботинка то один обгоревший труп, то другой, словно не понимая, что случилось с людьми, которые совсем недавно пытались добраться до чужих денег.

Пять десятков мертвецов, больше похожих на жареные чергийские вырезки, все еще дымились, наполняя воздух горьким дымом, который щекотал гортань. Никто не выжил, и Проповедник, все же высунувший свой нос на улицу, теперь грязно ругался и крестился, следуя за мной по узким переулкам, пропахшим мочой, сыростью, мусором. Здесь сегодня не было никого, кроме крыс, они пищали в сточных канавах, целыми стайками стремясь туда, где пахло кровью.

— Это магия! Проклятая темная магия! — наконец сказал он мне.

— Не удивлен. — Несмотря на то что вокруг не было ни души, я все же оставался начеку и не убирал палаш в ножны. — Ничто лучше не защитит чужие деньги.

— Ты одобряешь сделанное?! — ужаснулся он.

— Пожалуй. Не будь у них такой защиты, мы с тобой уже бы не разговаривали.

— Людвиг! Но это же запрещено! Они не спрячут столько мертвецов! Им придется отвечать!

— Интересно, перед кем?

— Перед законом. Перед Церковью наконец!

— Проповедник, ты как маленький. Какой закон? Какая Церковь? Ты действительно считаешь, что у них нет патента на такой случай? Ты реально думаешь, что кто-то будет требовать кары?

— А разве нет?

— Раскрой глаза, дружище. Весь Риапано держит у них деньги. У князей, благородных, военачальников, стражей и многих-многих других флорины, гроши да дублоны лежат на счетах «Фабьен Клеменз и сыновья». Никто не станет связываться с банком. Особенно если тот защищал их деньги. Лучше пожертвовать пятьюдесятью никчемными дураками, чем своими состояниями.

Он основательно подумал над этим, покосился на догнавшее нас Пугало:

— Но люди все равно узнают.

— Разумеется. Отличный урок. К ним больше не полезут. Во всяком случае, в Клагенфурте.

— В Лисецке было то же самое?

— Нет. Толпа там ученая. Банки обошли стороной. Клерк не зря упомянул про ландскнехтов. Даже наемники в Лезерберге и Фрингбоу, захватывая и грабя город, не трогают «Фабьен Клеменз». Поверь, они знают, что их ждет.

— Да уж. Лучшее место для того, чтобы отсидеться в горячее время. Но уверен, что рано или поздно найдется тот, кто раскусит этот крепкий орешек. И выскребет его подчистую.

Я остановился на перекрестке, пытаясь сориентироваться среди мрачных, притихших домов, нависающих со всех сторон, точно горы:

— Если такое и случится, то не при моей жизни.

— Куда ты теперь? К Мельничьему колесу?

— Да.

— Но ты же сам говорил, что ворота закрыты до утра.

— Не во время бунта, Проповедник. Дома за стеной — лакомый кусочек для всех. Слишком богаты. Видишь же, насколько пуста эта часть города. Многие направились туда.

— Ага. Как же, — цинично произнес тот. — Если выбирать еще более узкие переулки, то здесь никого не встретишь до второго пришествия. Вокруг полно обезьян, которых по ошибке назвали людь…

Он осекся, потому что глухо заворчали пушки. Они располагались довольно далеко, скорее всего на противоположном конце Клагенфурта.

— Армия все же пытается остановить безумие, Людвиг.

— Будем надеяться, что у них получится.

Темные и безопасные проулки пришлось покинуть, выйти на улицу, где бушевали пожары. Горело по меньшей мере шесть домов, и пламя длинными языками вырывалось из окон и выбитых дверей, забиралось по стенам, пожирало крыши. В ближайшем ко мне здании прогорели опорные балки, и черепица с грохотом обвалилась внутрь, а в темное холодное небо взметнулись мириады оранжевых искр.

Улица оказалась затянута белой хмарью, а жар стоял такой, что живых здесь, среди уже разоренных домов, не было. Лишь мертвые, постепенно превращавшиеся в копченые куски плоти, и… темные души.

Две убавляющие мясо. Невысокие, плечистые, в длинных серых юбках, с грязными растрепанными волосами, творожисто-белыми лицами, на которых были лишь рты с потрескавшимися синими губами. Они, оглушенные пламенем, бесцельно бродили среди трупов, порой присаживаясь перед ними, и пытались тянуть из мертвецов силу, которой у тех давно уже не было.