Жозефина получила средства на содержание и временную опеку над обоими детьми.

Несчастная и подавленная всем, что произошло, она провела год в убежище, которое содержалось для женщин-аристократок, жизнь которых пошла кувырком.

Она поступила как нельзя лучше. В убежище, монастыре Пантемон, она всего за несколько месяцев выучилась всему тому, чего желал ей муж, когда она приехала к нему шестнадцатилетней невестой. Таким образом, она почти случайно освоила манеры и обычаи аристократического общества, а в поисках дополнительного образования Жозефина отправилась в Фонтенбло, где не отвернувшийся от нее тесть владел большим заведением.

Она не принадлежала к числу женщин, которые сидят и горюют об ушедшем. Когда прошло первое потрясение от расстроившегося брака, она вовсю стала наслаждаться свободой и значительными средствами, которые суд определил ей. По слухам, она пользовалась в Фонтенбло и другими утешениями, и ввиду легкости, с которой приняла чуждый условностей стиль жизни периода революции, это представляется вполне вероятным. Однако она оставалась преданной своим детям и настолько доброжелательной ко всем ее окружавшим, что скоро приобрела много хороших друзей.

За год до того, как грянула революция, она отправилась навестить свой любимый остров Мартиника, прихватив с собой дочь Гортензию. Примерно в то же время скончался ее отец, и ей пришлось прожить в родных краях два года. Когда Жозефина возвратилась в Париж в 1790 году, революция была в самом разгаре. Ее заблудший муж Александр успел публично изложить свои принципы и уже приобрел известность среди сторонников небольшой группы французских аристократов, поддержавших идею провозглашения конституции английского образца.

Хаотическое состояние дел в стране помогло мужу и жене в какой-то степени уладить личные разногласия и стать почти друзьями в своих взаимоотношениях. Они продолжали жить раздельно, но часто встречались, и виконт, ставший к тому времени депутатом Национальной ассамблеи и игравший какую-то роль в формировании нового общества, быстро заметил перемену, происшедшую в характере его жены за годы их разлуки.

Теперь она стала элегантной женщиной двадцати восьми лет, известной в обществе, в котором оба вращались, такими качествами, как грациозность, очарование и ласковость в обращении. Когда королевская семья предприняла свою знаменитую попытку бежать из страны, Александр на некоторое время превратился в фактического руководителя Ассамблеи. Когда же царствующие дворы Европы объявили Республике войну, он поменял председательский молоток парламента на саблю и поспешно отправился на фронт.

Жозефина поддерживала с ним тесные связи, но столь умеренный деятель, как Александр, вскоре утратил свое влияние на публику. Темпы революционного брожения нарастали с каждым часом, так что Жозефине постоянно приходилось использовать свое влияние для спасения друзей от заточения в тюрьму за страшное преступление — отсутствие духа гражданского патриотизма.

Чтобы скрыть свой возрастающий ужас перед лицом таких событий, как страшная кровавая бойня в сентябре 1792 года, она украсила витрину своего республиканского магазина разной принятой тогда пропагандистской мелочовкой, а своих детей, рожденных в аристократической среде, отдала в ученики плотнику и портнихе.

Но это не помогло. Порочная спираль экстремизма не знала удержу, и, когда жирондисты пали и «революция начала пожирать своих собственных детей», генерала Богарне арестовали и бросили в тюрьму Ле-Карм.

Реакция Жозефины оказалась типичной для женщин ее типа. Вместо того чтобы не высовываться и не навлечь на себя такую же участь, она перевернула все вверх дном и поставила всех на ноги, чтобы вызволить супруга. Неминуемым результатом стало то, что не прошло и месяца, как она тоже оказалась за решеткой, ожидая вызова в суд, который стал бы не чем иным, как прелюдией к смерти.

Все парижские тюрьмы были переполнены, и Ле-Карм не являлась исключением. В казематах содержались вместе бывшие аристократы, подобные Александру, скромные мелкие торговцы, навлекшие на себя злобу какого-нибудь влиятельного человека, бывшие слуги из королевского окружения и мелкие помещики, неудачливые солдаты Республики, повара, парикмахеры, журналисты, поэты и несколько настоящих преступников.

Преобладала атмосфера чрезвычайщины. Когда заключенные оказывались уже в стенах тюрьмы, им разрешалось поселяться смешанно (для одиночного содержания не было условий), принимать друзей, находившихся на свободе, и даже заниматься любовными шашнями в душных камерах и без уединения.

На время Жозефине удалось забыть об ужасах близкой смерти, вступив в любовную связь с генералом Гошем. Ее муж в свою очередь воспылал романтической страстью к другой женщине-заключенной. Но между собой муж и жена оставались в добрых отношениях. Перед перспективой гильотины, на которой каждый вечер погибали все новые группы знакомых узников, собственные семейные перебранки представлялись им мелочными.

Лезвие гильотины продолжало падать на шеи обреченных. К концу июня выкрикнули и имя Александра. Его вызвали в трибунал, скорый суд приговорил к смерти, и на следующий день приговор привели в исполнение. Собственное ужасное положение притупило горе Жозефины. Она постоянно рыдала, совершенно не выказывая выдержки, на которую оказалась способна большая часть заключенных.

Повсюду в Париже знаменитые и малоприметные люди ждали своей очереди «чихнуть в мешок», как выразился один якобинец-террорист, и каждый вечер группа конвоируемых обреченных брела к гильотине, возвышавшейся на просторной открытой площади, известной ныне как площадь Согласия.

Пали почти все жирондисты, так же как и Дантон со своими друзьями, обезглавленными за непростительное преступление — умеренность. Революция переросла в страшную игру с роковой рулеткой, когда абсолютно никто, даже сами палачи, не осмеливались предсказать, кто останется в живых после этой бойни.

Конец наступил неожиданно, 27 июля 1794 года (9 термидора по республиканскому календарю).

Страшась своей собственной неминуемой гибели, группа негодяев арестовала Робеспьера и его окружение и гильотинировала их всех менее чем за двадцать четыре часа. Эта группа абсолютно не собиралась прекращать террор. Ее члены пошли на такой шаг ради спасения своих собственных шкур. Однако теперь парижане с лихвой получили кровопускание. Его уже давно можно было бы остановить, если бы жертвы не выказывали на плахе такого мужества, а вопили бы и рыдали, как это делала Жозефина в Ле-Карме. А термидорианцы вдруг с недоумением обнаружили, что огромное большинство сограждан принимают их за спасителей и освободителей от тирании.

Они сделали то, чего в сложившихся обстоятельствах могли от них ждать. Они приняли полученную в кредит благодарность, приукрасили свой фасад, сформировали Директорию и арестовали прежних своих сообщников с сомнительной репутацией: таких скотов, как Карье, организатора массовых убийств в Нанте, и садистов вроде Ле Бона, кровавого палача Арраса.

Тюрьмы быстро опустели, и среди первых узников, освещенных лучами солнца, оказалась Жозефина. Она перенесла в тюрьме страшное испытание, научившее ее очень многому, и немедленно стала подыскивать себе покровителя.

Под конец Жозефина,