Я же хохотал. Ибо тысяча Али заняла холм, и даже эти ифриты не смогли бы вернуться назад, а на равнине наше войско сомнет их и не заметит. А еще фурия с кинжалами убила Сухорукого. Ей отрубили руку, сабля Махмуда вспорола ее живот. Но она все равно дошла и воткнула кинжал нашему тысячнику прямо в горло.

И, значит, теперь я стал главным! Смешно — "тысяча" из семи десятков. И хорошо — в бой уже не пошлют, слишком мало нас осталось.

Там у подножия Прыща Иблиса пал средний сын султана Неистовый Бирке, и это было только началом.

Северные дьяволы истребили гвардию второго наследника. Но они оставили холм и стали уязвимы. И на них пошла тяжелая пехота с реки Ефир. Но я и сейчас словно вижу, как под барабанную дробь сомкнулись ряды, и северяне двинулись вперед. Когда остались считанные шаги до столкновения, из их строя выскочили воины с огромными мечами. Они, словно камыш, срубили копья ефирцев, а затем вломились в их ряды, те же, что шли следом, добивали упавших. Никогда не думал, что увижу бегущую тяжелую пехоту…

Тогда Султан, дабы не длить бесполезное сражение, послал в бой свою гвардию.

Три тысячи тяжелой конницы, чей панцирь останавливает стрелу из лука, а удар копий осаживает даже олифанта. Вел их младший сын султана Миралибис Солнцеподобный. До того дня личная гвардия господина нашего султана не знала поражений. Но в этот раз, когда казалось, что вот сейчас будут стоптаны нечестивцы, на всем скаку подломились копыта передних коней. А барабан северян отстучал короткую дробь, и они с ревом бросились вперед. Куда быстрее, чем я рассказываю, эти демоны вырезали всех, кто был пред ними, не пощадив и Солнцеподобного Мирабилиса, хоть он и снял шлем, показывая, что сдается.

Так пал второй сын султана.

Сквозь ржание лошадей и крики о пощаде вновь коротко прозвучал барабан и снова сбился вражеский строй. Но теперь вся наша армия вышла, чтобы покарать убийц наследников. И не было у отряда, сражавшегося с самого утра, сил наступать. Но отбиваться они еще могли. Еще как, могли. Они отразили три натиска ополченцев, и десять тысяч дехкан, насильно взятых в войско, легли на землю пред ними, а пять тысяч были ранены и немногие дожили до утра. Когда же уже ни плети десятников, ни мечи сотников не могли заставить грязеедов идти, в бой вновь вышла пехота дельты Ефира и Парда. Но и они были отброшены.

Все это время барабанщик врага словно глумился. Есть великие музыканты, их музыка звучит, будто нежный голос возлюбленной, и кажется, еще чуть, и ты различишь слова любви. Так и он через свой барабан говорил с нами. Обзывал отродьями ишака и гиены. Говорил, что пока мы здесь подыхаем, наши жены сношаются с грязными псами, а дочери ублажают козлов и баранов. Многое говорил его барабан и не выдержал старший наследник Абдул Каменный. Медленно, словно уголь в кузнечном горне, разгорался его гнев, но и угасал только залитый кровью обидчика. Кони уже не могли пройти по телам, и потому его личный отряд его гвардейцы спешились и, сомкнув ряды, пошли в атаку.

Изломанны были уже щиты северян, переломаны их пики и всех хоть раз коснулось наша сталь. Но вновь раздалась короткая барабанная дробь, и в последний раз медленно и тяжко шагнул вперед их отряд. Страшен был тот последний бой, долго они держались, пока не сломалась стена щитов. Наше же войско заплатило за эту победу еще тысячей воинов и там погиб первый наследник.

После мы надолго задержались в долине. Надо было почтить огненным погребением сотни потомков славных родов и хотя бы просто оттащить подальше тела простых воинов. А я своими глазами видел, как личный врач султана, благословенный Мелик-эл-Лакун, вдруг упал на колени рядом с той фурией, что убила Сухорукого Махмуда.

И вопрошал он небеса, как же вышло, что врач, каких небо посылает раз в тысячу лет, умерла лютой смертью. И проклял он наш поход, и вел горькие речи, что не вернуться нам в родные степи и пустыни, ибо неугодны мы Священному Огню, ведь даже эта ангел врачевания подняла на нас оружие.

Потом мы брали переправы на Эльбе. Мы прошли их, но дорого за это заплатили, а на равнинах нас уже ждали. В той битве я был оглушен и взят в плен, а затем попал в каменоломни. Уже в них я узнал, что те, кто взяли с нас в Горле Степи такую цену, были просто наемной ротой… И тогда я потерял покой! Все эти три года я вспоминал, как они бились и как полегли… Я пытался понять, что вело их? Почему наемники остались на верную смерть? За ЧТО они дрались там?!

Месяц назад мне во сне явился старый друг. Он был десятником в 'грязной сотне'. Еще в те времена, когда я сам водил десяток.

Не надо смеяться, даже в грязи бывают друзья.

Был он вашей веры и своих людей подобрал из таких же. Как-то, когда мы драпали, кто-то должен был остаться и дать время остальным. Вызвался он и его люди. Он явился мне во сне и сказал: "Ждут героев ангелы рая". Я долго думал над его словами и понял, если ваш Бог не принял тот отряд, то не Бог он, а шайтан. Но разве за шайтана будут так сражаться? Нет!!! Я знаю — я видел!

Вы спрашиваете, готов ли я отринуть духов огня и принять вашего Бога? Да, я готов. Потому что я хочу придти в ваш рай и встретить там капитана Четыре Туза!

Я хочу узнать, ради чего они так дрались!!!

Шпаргалка по истории средних веков.

Бенджамин Пустынный (до принятия веры Насса-эл-Михели). Происхождение неизвестно, год рождения неизвестен. В первом пустынном походе (он же 'Возмездия') командовал сотней. После поражения при оазисе Трех мечей собрал отряд и два года вел партизанскую войну. Проиграл битву с карательным корпусом Аль-Хара Огненосного, затем вывел оставшихся людей на север, где был назначен тысячником легкой конницы.

Во втором пустынном походе дерзким рейдом снял блокаду города-оазиса Аль-Лари (сейчас Лорис), за что после победы был удостоен аудиенции понтифика в Вечном городе.

Похоронен на аллее Воинов Веры. На его надгробии высечен родовой девиз "Ждут героев ангелы рая!"