Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он понимал, что играет с огнем, но ему уже было на это наплевать. Маттео не сводил глаз с губ Эммы. Она судорожно вдохнула, рот ее приоткрылся, словно приглашая к поцелую. Сердце в груди Маттео бешено стучало, звало ответить на первобытный призыв плоти, овладеть этой девушкой, чтобы утолить сжигающую его безумную страсть.
Покачнувшись, Эмма шагнула назад, в волнении оттянула воротник платья и спросила:
– Ну, как идут переговоры с китайцами?
Маттео тоже отступил на шаг и покачал головой, пытаясь сосредоточиться.
– Мне нелегко дается восстановление наших деловых отношений – а все из-за выходки моего дизайнера.
– Как вы с ним поступите? Выгоните?
– Поверьте, я бы с удовольствием это сделал, но не стану. У него сейчас тяжелая полоса в жизни из-за личных неурядиц. Ему нужна поддержка.
Эмма улыбнулась:
– Выходит, не только у вашей бабушки доброе сердце.
– Я прилагаю все усилия, чтобы защитить своих работников и свою семью… – Маттео осекся, ощутив, как сердце кольнула боль, и сменил тему: – Кстати, Патриция – та, чью должность вы замещаете, – вчера родила мальчика.
– Замечательная новость, – снова улыбнулась Эмма, но в голосе ее прозвучала еле уловимая тоска.
Маттео вспомнил слова Эммы о том, как сильно ей хотелось иметь свою семью.
– Мой катер ждет нас.
– Я хочу немного прогуляться по городу. Я еще не видела ночную Венецию. Увидимся утром.
Она его отталкивает! Маттео разозлился.
– Я пойду с вами.
– Нет! Не нужно. Я хочу пройтись в одиночестве.
– Вы знаете дорогу?
– Не совсем… Но уверена, что со мной все будет в порядке.
– Мне не хочется посреди ночи снова мчаться куда-то, чтобы выручать вас, если вы заблудитесь.
Он повел Эмму в сторону площади Сан-Марко. Сначала они шагали молча, затем Эмма спросила:
– Вы выросли в Венеции?
– Наша семья жила тут некоторое время. А вообще-то мы родом из Апулии – это на юге. Когда я был мальчишкой, мы часто переезжали из города в город – не только в Италии, но и во Франции, и в Испании.
– Эти переезды были связаны с работой ваших родителей?
Скорее, их место жительства зависело от того, где обитает очередной дружок матери.
– Я вырос без отца, – пояснил Маттео. – Из родных у меня только мама и бабушка.
– Значит, как и у меня, у вас нет ни братьев, ни сестер.
«Может, это и к лучшему, – подумал Маттео. – Ни к чему еще одному ребенку испытывать то, что выпало на мою долю».
Каждый раз, возвращаясь из школы, он не знал, что его ждет: то ли его выставят за дверь, то ли мать прикажет собираться, потому что они снова уезжают. Все детство Маттео преследовал страх перемен. Он с ужасом ждал очередного переезда: новый город, новая школа, новый мужчина рядом с матерью – и то же самое всеобъемлющее чувство одиночества, незащищенности.
Отогнав прочь воспоминания, Маттео только сейчас заметил, что его спутница прихрамывает.
Он замедлил шаг.
– Вам больно идти?
– Это всего лишь застарелая травма, которая время от времени меня тревожит.
Маттео зашагал еще медленнее.
– Возьмите меня под руку.
Эмма замялась, покусывая нижнюю губу. Затем, решившись, взяла его под локоть.
Они не спеша пошли по безлюдной улочке – сперва не попадая в такт шагов друг друга, затем приноровились. Тело Маттео словно пело оттого, что рядом идет такая прекрасная женщина. Хотелось защищать ее от всех невзгод.
– Вам нравилось переезжать с места на место? – спросила Эмма.
– Я ненавидел переезды.
– Почему?
– Не очень-то приятно быть новичком в классе. Иногда меня принимали неплохо, но чаще я становился мишенью для насмешек.
Эмма поежилась.
– Похоже, вам в школе было несладко, как и мне. С десяти лет я занималась балетом. Мне это нравилось, но я чувствовала себя такой одинокой!
– Вам не хватало родителей?
– Да, порой…
Маттео понял: Эмма что-то недоговаривает, но, судя по замкнутому выражению ее лица, не хочет развивать эту тему.
– Вы все еще танцуете в балете?
Он хотел заговорить о чем-нибудь нейтральном, но, похоже, затронул еще более серьезную проблему, потому что Эмма вздрогнула, отстранилась и побледнела.
– Нет. Я не танцую уже несколько лет.
– Почему?
– Когда мне было девятнадцать, я сломала лодыжку. Перелом был таким сложным, что пришлось скреплять кости металлическими пластинами.
Маттео понимал, что не стоит продолжать расспросы, но ему хотелось лучше понять Эмму.
– Вы получили травму, когда танцевали?
– Нет, я поскользнулась на скользких ступенях.
Они остановились на середине моста через канал неподалеку от церкви Сан-Моизе, глядя на проплывающую внизу одинокую гондолу с влюбленной парой.
Чувства переполняли Маттео. Ему хотелось обнять Эмму.
– Это из-за той травмы вы сегодня так хромаете?
Она нарочито небрежно пожала плечами, но ее волнение выдавали пальцы, крепко сжавшие пояс пальто.
– Да, иногда старый перелом дает о себе знать – в ненастье или после сильного стресса. Последние несколько дней были для меня непростыми: допрос в полиции, звонок родителям моего жениха, чтобы объяснить, почему свадьба не состоится… Так сильно нога у меня никогда раньше не болела.
– Вам пришлось нелегко, но я восхищаюсь тем, как вы справляетесь.
Эмма печально улыбнулась и с благодарностью взглянула на Маттео.
– Спасибо.
– Сегодня вечером вы были чем-то очень расстроены.
Эмма испуганно вскинула ладонь ко рту.
– Надеюсь, мистер Сюэ и его жена этого не заметили? Я старалась не…
– Они ничего не заметили, – поспешил успокоить ее Маттео.
– Но вы заметили.
– Я подмечаю такое лучше, чем другие.
– Балет был для меня всем. Я мечтала стать солисткой в труппе театра оперы и балета в Манчестере, но моей карьере балерины внезапно пришел конец.
– Вы все еще скучаете по сцене?
Эмма горько рассмеялась, словно еще не до конца веря в то, что жизнь сыграла с ней такую злую шутку.
– Ужасно скучаю. Сегодня я побывала в театре впервые после того злополучного перелома. Столько лет я не могла найти в себе силы снова встретиться с тем, что потеряла. Мне так не хватает того трепета, который испытываешь, стоя в кулисах перед выходом на сцену, и той эйфории, что охватывает тебя, когда выходишь на поклон. Мне казалось, я смирилась со своей потерей, но сегодня был такой замечательный спектакль с таким трогательным сюжетом. Как мне хотелось тоже быть там, на сцене!