Они помолчали, потом Фейт попросила:

— Расскажи о Лондоне. Мне всегда казалось, что там так здорово.

Поппи описывала ей чаепития в «Фортнум энд Мейсон»,[12]походы за покупками в «Либертиз»[13]или в «Арми энд Нейви Сторз».[14]

— Хакни, надо сказать честно, довольно мерзкий район. Людям там туговато живется. Отцы без работы, дети ходят босые. Большинство не имеют медицинской страховки, а это значит, что им приходится платить врачу за каждый визит. А в домах и подвалах, в которых они ютятся, жуткая сырость и полно тараканов. — В его голосе явственно слышался гнев. — Поэтому, как ты понимаешь, им нужны хорошие врачи.

— А твой отец хороший врач?

— Один из лучших. Вот только… — Гай сердито ткнул окурок в песок.

— Что, Гай?

— Только я хотел стать хирургом. — Он пожал плечами. — Но отцу нужна помощь, практика не приносит большого дохода, так что, похоже, не судьба. — Он нахмурился. — Ладно, неважно. Главное — приносить пользу, правда? Облегчать людям жизнь… Давать им надежду. Не позволять им умереть от болезни только потому, что они бедны.

Он лег на песок, заложив руки за голову. Фейт зябко поежилась. Солнце почти зашло, заметно похолодало. Платье «холли-блю» было чересчур легким.

— Иди сюда. Прижмись ко мне. — Гай обнял ее за плечи и притянул к себе. — Я тебя согрею.

Она положила голову ему на грудь. Он обнимал ее и раньше, когда она была ребенком, когда она падала, и он ее утешал. Но теперь его прикосновение казалось другим. Незнакомым, чудесным. Она услышала, как он спрашивает:

— А ты, Фейт, чем хотела бы заниматься?

Она посмотрела в небо. Показались первые звезды. Она улыбнулась.

— Мне очень хочется быть одной из тех дам, которые работают в казино.

— Крупье?

— Угу. Тогда я могла бы носить необычные наряды с блестками и страусовыми перьями. Или сниматься в кино… Но папа говорит, что у меня голос такой, словно трясут ведро с камнями. Или я могла бы стать собачьим парикмахером.

— Такие бывают?

— В Ницце есть даже салоны красоты для пуделей. Собаки меня любят, и я уверена, что смогу научиться их завивать.

Она почувствовала, что он смеется. Потом Гай сказал:

— Ты неподражаема, Фейт, и мне тебя будет не хватать.

Сердце у нее подпрыгнуло.

— У-у, — сказала она небрежно, — ты забудешь меня, как только окажешься в Англии. Высокое общество и утонченные женщины. Ты тут же в кого-нибудь влюбишься. Взгляни на Джейка — он каждый месяц влюблен в другую. Его последней даме сердца было двадцать пять лет, и она носила манто из лисьих хвостов.

Гай рассмеялся.

— Джейку на роду написано быть повесой. — Он погладил ее по волосам, пропуская пряди между пальцами. — В любом случае у меня недостаточно денег, чтобы даже думать о женитьбе.

— Николь считает, что где-то есть идеальный мужчина, который ждет именно ее. Она уверена, что, как только увидит его, сразу поймет, что это Он. Как ты думаешь, Гай, может так быть?

— Николь — романтик, — сказал он и задумчиво добавил: — но я верю, что нужно искать свой идеал. Что брак должен быть на всю жизнь и что должна быть какая-то глубокая связь, общность мыслей.

Фейт лежала не двигаясь. Мгновение, казалось, повисло на шаткой опоре, в неустойчивом равновесии, готовое упасть в одну или в другую сторону. Гай проговорил:

— Во всяком случае, я еще долго не собираюсь ни в кого влюбляться. У меня есть дела поважнее.

Однако Фейт знала, что любовь — не та вещь, которую можно выбрать; она сама тебя выбирает. Она закрыла глаза, радуясь, что уже темно. «Правила Мальгрейвов, — напомнила она себе. — Никогда не подавать вида, что тебя это волнует».

Наутро после отъезда Гая из Ла-Руйи Фейт вошла в спальню Джейка и нашла на подушке записку. В ней говорилось:

«Уехал в Испанию вступать в интербригаду. Скажи маме, чтоб не поднимала шума. Пришлю открытку».

Ральф в бешенстве помчался к испанской границе искать своего сына. Через неделю он вернулся один, все так же рассыпая проклятья. Николь спряталась в саду с кучей романов и мешком конфет, а Фейт принялась успокаивать Поппи.

— Я уверена, с Джейком ничего не случится. Он умеет о себе позаботиться. Помнишь, как он свалился с крыши, и мы думали, что он разбился, а он только слегка ушибся?

Поппи улыбнулась, но внутри у нее все сжималось от страха. Мысль о том, что ее единственный оставшийся в живых сын с винтовкой в руке идет под пули, была ужасна. Ему еще нет шестнадцати. Совсем ребенок.

Ральф продолжал бушевать:

— У парня нет ни крупицы здравого смысла! Все эти годы я пытался хоть что-то вбить в его тупую башку, а он взял и просто ушел!

Поппи резонно заметила:

— Ты в свое время сделал то же самое, Ральф. Просто взял и ушел из дому, когда тебе было шестнадцать.

— Это вовсе не то же самое! Мне надоело торчать в занудной школе, в занудной стране. И я уходил из дому не с целью быть убитым на совершенно чужой войне.

Поппи вздрогнула. Ральф отправился в деревенскую харчевню выпить, а она поднялась в комнату Джейка и, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, принялась выдвигать ящики комода. Отобрав несколько теплых свитеров и фуфаек (зимы в Испании, наверное, очень холодные), она написала сыну длинное письмо, положила в одежду и отправила ему все это через Красный Крест.

Слова Ральфа засели у нее в голове. Впервые в жизни она испугалась за своих детей. Не только за Джейка, но и за Фейт, и за Николь. Поппи знала, что девочек подстерегают соблазны совершенно другого рода, однако они есть, и от этого никуда не деться. И теперь она жалела, что ее дети не учились в обычной школе. Фейт была начитанна и умна, но застенчива и недостаточно уверена в себе, чтобы безошибочно выбрать правильный путь в жизни. Что касается Николь, то, хотя ей было только четырнадцать, деревенские парни уже украдкой заглядывали в ворота Ла-Руйи в надежде хоть краем глаза увидеть ее. Правда, сама Николь пока что обращала больше внимания на раненую птицу или потерявшегося котенка, но было ясно, что рано или поздно все изменится.

С наступлением осени Мальгрейвы отправились на юг и в конечном счете остановились в Ментоне. Там Поппи сняла деньги со своего счета и нанесла визит настоятельнице женского монастыря. Вернувшись домой, она позвала дочерей, набрала в грудь побольше воздуху и сообщила им, что со следующей недели они начинают ходить в школу.