вполне прозаическими мотивами. Пять тысяч голов рогатого скота играли тут не малую роль.

Пока что я расшифровал загадочную фразу, дважды повторенную дочкой мексиканца: наши «друзья» подчас опаснее «врагов».

Так или иначе, смысл этой фразы прозрачен.

Зато дальнейшее разъяснялось не так легко: «Гость, внушающий моему отцу ужас…» Здесь кроется тайна.

Ихурра — кузен Изолины: так она мне сказала. Чем же он может быть страшен? Или кроме кузена еще кто-нибудь гостит в доме? Это весьма вероятно. Просторная гасиенда может вместить целую кучу гостей.

Но мысли мои неизвестно почему возвращались к Ихурре, и я не мог отогнать подозрений, что Изолина имеет в виду именно его, что он-то и является «опасным гостем».

Его манеры, вызывающий тон, которым он говорил с Изолиной, ее нескрываемый перед ним страх — все это складывалось не в его пользу в полном согласии с моим чутьем. Под конец я пришел к убеждению, что Ихурра — злой гений дона Рамона и его дочки.

«Лишь бы она его не любила, — подумал я, — ибо страх не исключает любви».

Волнуемый этими мыслями, я перечел конец записки. Выражения крайне неопределенные. Только время прольет на них свет.

Быть может, я был пристрастен и толковал, как все влюбленные, каждую мелочь в свою пользу, но, дойдя до заключительной фразы, я просиял и с легким сердцем покинул патио.

Глава IX

СТАРАЯ ОБИДА

Я пустил Моро шагом и, немного отъехав, остановился. Хотя я чувствовал, что свидание с Изолиной, сегодня по крайней мере, невозможно, однако не поборол соблазна помедлить вблизи ее дома. А вдруг она мелькнет на азотее, чтобы махнуть мне рукой на прощание или послать воздушный поцелуй.

Итак, отъехав немного, я придержал коня и, обернувшись, бросил взгляд на парапет азотеи. На месте Изолины теперь стоял Ихурра.

Но какой разительный контраст между ее гармоническим обликом и чертами этого человека! С женской точки зрения, он был, пожалуй, красавцем, но на меня произвел отталкивающее впечатление.

Мне не понравилось выражение его лица. Не спорю: тут было известное предубеждение, и при других обстоятельствах я оказался бы снисходительнее. Далеко не все разделяли антипатию к Рафаэлю Ихурре.

Взгляды наши встретились, и это мгновение предопределило весь характер наших будущих отношений: война была объявлена. Не было сказано ни слова, однако мы поняли, что нам суждено стать врагами.

Я не буду разбираться в причинах этой внезапно вспыхнувшей неприязни: природа ее достаточно ясна.

Пожирая глазами человека, стоявшего на крыше, я чувствовал, как во мне закипает ненависть к нему.

Недаром я назвал эту минуту объявлением войны. И с той и с другой стороны был сделан четкий и недвусмысленный вызов. Мы словом не перекинулись с Ихуррой — слова были излишни. Каждый угадал в другом соперника, претендента на сердце очаровательной женщины, первой красавицы в Мексике.

Передо мной был недобрый и грубый человек. В его больших и красивых глазах светилось что-то звериное. Не скрою, глаза Ихурры блистали умом, но и это я воспринял как недостаток: ум лишь подчеркивал вероломство.

Красота Ихурры была красотой ягуара. Это был законченный в своем роде тип мужчины-честолюбца, искателя легких побед, холодного и лживого.

Ихурра знал мою тайну — я прочел это в его глазах. Он понимал, отчего я медлю: об этом свидетельствовала его насмешливая улыбка. Наблюдая за моими неудачными маневрами, Ихурра, гордый положением родственника и своего человека в доме, явно издевался надо мной.

По мере развития этого безмолвного поединка, в котором каждый из нас не сводил с противника пристальных взоров, в высокомерном взгляде Ихурры появилось настолько оскорбительное для меня выражение, что я счел нужным заговорить.

На языке уже вертелась язвительная фраза, когда послышался конский топот: какой-то всадник прямо с пастбища поднимался на холм. Я узнал в нем лейтенанта Холлингсворта.

Он осадил коня.

— Капитан Уорфильд, — доложил он, — быки согнаны. Как прикажете…

Лейтенант не договорил. Взгляд его случайно скользнул по азотее, и он заметил Ихурру. Холлингсворта передернуло, глаза его налились кровью.

Казалось, еще мгновенье — и он задохнется от ярости. Я смотрел на его перекошенный рот, на конвульсивные движения шеи и подбородка, но всего замечательнее было выражение глаз. В них светилось неистовое ликование, столь необычное для сдержанного и холодного лейтенанта.

Однако волнение моего подчиненного тотчас же разъяснилось: да, он был рад неожиданной встрече, он захлебывался, предвкушая месть.

Из уст его вырвался дикий нечленораздельный крик, а за ним громовое восклицание:

— Это он! Это Рафаэль Ихурра!

Возглас лейтенанта, не заключавший в себе никакой угрозы, произвел, однако, магический эффект. Ихурра, очевидно, знал, с кем имеет дело. Смуглое лицо его побледнело и покрылось желтыми пятнами, глаза растерянно забегали.

Вместо отпора с его помертвелых губ сорвалось жалобное:

— Демонио!

— Предатель! Убийца! — кричал лейтенант. — Наконец-то я тебя держу! Теперь мы сведем счеты!

С этими словами он прицелился из карабина в голову Ихурры.

— Что вы делаете, лейтенант? Остановитесь! — воскликнул я и, пришпорив коня, бросился к Холлингсворту.

Хотя мой послушный Моро взвился птицей и я успел толкнуть неистового лейтенанта под локоть, он выстрелил. Во всяком случае, я отвел руку стрелка, и пуля, вместо того чтобы размозжить голову Рафаэлю Ихурре, как это случилось бы наверняка без моего вмешательства, засела в парапете, обдав лицо сеньора Рафаэля облаком известковой пыли.

Мексиканец даже не пытался уклониться от вражеской пули. Должно быть, он оцепенел от ужаса.

Только звук выстрела и едкая пыль с поврежденной балюстрады, хлынувшая ему в глаза, отрезвили его. Он встрепенулся и бросился бежать.

Обернувшись к товарищу, я с раздражением произнес:

— Лейтенант Холлингсворт! Я вам приказываю…

— Капитан Уорфильд! — оборвал меня