– Нигде не было, – снова буркнул старик Нанук.

– Папа переживает, что Апая был слишком старым, чтобы как следует всему научить сына. Обычно шаманов женят очень рано, чтобы они успели не только родить, но и воспитать наследника. Но Апая не мог предать жену. Так или иначе, маленький Имагми очень любил Иниру. У них была большая разница в возрасте, но он таскался за ней повсюду, как хвост. Долго плакал, когда она уехала. Ему все снилось, что она умирает, а из ее мертвого тела вылетает большая птица.

– Так оно и вышло, – хрипло произнес Сэм. – Орел убил мою дочь.

Мара закусила губу. Она никогда не видела шаманов и уж тем более в них не верила. Но этот сон, как его объяснить?! Откуда маленький мальчик мог знать, что после смерти у Иниры родится дочь? И не кто-нибудь, а девочка-орел? Ведь даже Ила и Сэм не слышали о ее птичьем тотеме!

– Тем более, из Имагми выйдет хороший ангакук, – вмешалась Анука. – Роб еще не готов к посвящению.

– Мама! – обиженно воскликнул мальчик. – Все я готов!

– Мы приняли решение, Анука, – Ила решительно захлопнул альбом. – Через неделю отплываем, хочешь ты этого или нет. И дочь моей сестры поплывет с нами.

Взгляд, который Анука бросила сначала на мужа, потом на Мару, еще долго стоял у девочки перед глазами. Она еще не знала, что такого опасного в этом посвящении, но Роб был еще дите дитем. Какая, в конце концов, разница: сейчас или через год… Чего они вредничают? Неудивительно, что Инира сбежала от них, как только смогла. Да и вряд ли Имагми – так уж плох, раз он смог сделать подобное предсказание.

Сомнения Мары усилились, когда ее привели в дом шамана, – или, как они его называли, ангакука. Сэм пояснил, что обычно Апая ведет прием в том самом здании со шпилем, но из-за плохого здоровья временно не покидает свою комнату.

Внешне обиталище Апаи ничем не отличалось от остальных домиков в поселении. Те же маленькие окошки, тот же скучный серый сайдинг. Однако внутри все стены были увешаны какими-то вещами: большие бубны, погремушки, сетки, палки, плоские штуковины с лицами, видимо, призванные быть масками. Пахло дико странно, чем-то паленым и уж очень едким. Хотелось отфыркаться, но мешало присутствие родственников и тот трепет, с которым они топтались у порога. Мара постаралась дышать ртом, однако язык тут же защипало. Она почти сочувствовала Робу: если в повседневной жизни у шамана так воняет, то каково же будет на этом загадочном посвящении?

Худая неприветливая женщина провела их в комнату Апаи. Он восседал в плетеном кресле-качалке, погребенный под кучей расшитого тряпья и оленьей шкурой. На столе перед ним лежали карты, бумаги с закорючками, похожими на червяков после дождя. Если бы Мара не интересовалась заранее, ни за что бы не догадалась, что эти символы – и есть письмена инуитов. Их язык, инуктитут. В центре стола курилась эта смрадная дрянь, от которой резало глаза, но никто и не думал открыть окно. И что за северный народ мерзнет, когда тут от пары секунд футболка липнет к лопаткам?!

Все стояли в полной тишине и смотрели на ангакука. Тот был так стар, что из-за его обвисшей кожи не было понятно, закрыты глаза или открыты. Длинные густые волосы были абсолютно белыми, как у Брин. Лоб напоминал карту звездного неба из-за проступивших на нем коричневых пятнышек. Мара не решалась нарушить тишину, но ей уже порядком надоело вот так стоять, не дыша, и гадать, видит он их, спит или вообще помер. Последний вариант, правда, она с облегчением отмела, когда заметила, как он немного пошевелился. Но больше всего она недоумевала: с чего Сэм решил, что Апая вообще сможет посвятить Роба в перевертыши? Шаман с трудом дышит, а если им предстоит плавание и подъем в горы, то как они его собираются туда нести? И, самое обидное: почему дед думает, что ей будет трудно? То есть Апая, значит, вспрыгнет козликом на самую вершину, а она, Мара, будет еле волочить ноги? Нет, логику в этом она отказывалась видеть наотрез.

Когда она решила, что цель их визита состоит в ритуальном стоянии напротив ангакука и мучительной смерти от удушья, старик, по сравнению с которым Сэм Нанук казался неоперившимся птенцом, зашевелил губами. Мара превратилась в слух, подозревая, что ничего громче Апая сегодня не произнесет. Однако тот заговорил на удивление четко и звучно:

– Привет, Сэм. Привел, наконец, обоих внуков?

– Да. Мара, Роб, подойдите ближе.

– В твоем роду всегда было двое. Мальчик, девочка… Берлога полна, а, Сэм?

– Полна. Но она – не медведь.

– Знаю. И ты знал, что так будет, когда привез сюда зимнюю и сделал своей женой.

– Ничего. Двое из детей Мэри – медведи.

– Ты ведь ненадолго?  – спросил Апая, и в комнате стало тихо.

И только ощутив толчок в спину, Мара поняла, что ангакук обращается к ней.

– Нет… – она прочистила горло. – Нет, сэр.

– Голос Иниры… Наша ночная звезда вернулась на землю.

– Что? – нерешительно прошептала Мара, не понимая, можно ли задавать вопросы.

– Инира. Ее имя означает «ночная звезда». Я дал ей его. Видел в ней свет. Подойди. Да ближе, ближе, я не такой медведь, как твой дед. Покажи этот шрам.

– Но… в смысле…

– Горло. Покажи горло.

Мара вздохнула и опустила воротник. Дались всем ее ожоги… Теперь и Сэм, и Ила будут спрашивать…

Апая протянул к ней высохшую руку с длинным ногтем на большом пальце и коснулся ее обезображенной шеи. Провел от уха до ключицы, по всей коже, которую когда-то изуродовал пожар. Его пальцы были неожиданно горячими, и Маре стало не по себе. Каким-то чудом самоконтроля она терпела всю эту дичь, а не развернулась и не свалила куда подальше.

– Удивительная история, – сказал, наконец, Апая и убрал руку. – Она мне снилась.

Мара с облегчением отстранилась, подняла толстовку повыше. Конечно, будет теперь рассказывать, что он знал обо всем заранее. Разводка для дураков.

– Две матери. Две сущности. Две жизни, – низким, будто чужим голосом прошептал ангакук. – Два года. Два шага. Два пути.

Старик закивал головой, как китайский болванчик, а затем начал и сам раскачиваться. Стал бормотать что-то на своем языке, из уголка рта потекла слюна. Потом вдруг замер и расхохотался. Глаза его приоткрылись, и Мара увидела, что они не карие, как у всех инуитов, а совсем светлые.

– Два белых человека скажут два одинаковых слова! Две птицы сядут на две вершины! В тот день все станет известно!

Потом откинулся назад, сложил руки на животе и расслабился, словно только что не орал всякую околесицу. Потом довольно усмехнулся:

– Ну что, Сэм. Девочку тоже будем посвящать.

– И что вы обо всем этом думаете? – спросила Мара, вглядываясь в изображения на телефоне.

Она сидела на узкой скамейке около моря и болтала с друзьями. Связь была неважнецкой, картинка то и дело подтормаживала, залипала мелкими квадратиками. Но зато они снова собрались все вместе, как в пансионе: Джо, Брин, Нанду и она, Мара. А то сейчас дед заберет ее на посвящение, и никакого интернета еще несколько дней.