Да что ж за люди вокруг! Ну почему у нас облить человекагрязью – в порядке вещей?

Пятна кое-как удалось затереть. Ольга посмотрела на свойносовой платок – грязный, скомканный – и бросила его в урну. Все равно неотстирается.

Из машины вразвалочку вышли двое бритых парней в черныхкожанках. У одного в зубах была зажата сигарета. Затянувшись и выпустив колечкодыма, парень бросил «бычок» прямо на клумбу, красовавшуюся у въезда, придавилобутой в грубый ботинок ножищей, втаптывая в грязь последние осенние астры, которымиОльга так гордилась.

От того, как этот парень топтал – походя, даже не взглянув –ее клумбу, которую она сама любовно обустраивала, чтобы было красиво, чтобырадовало глаз, – у Ольги на глаза навернулись слезы. Другая бы на ее месте,наверное, гаркнула на парней: что вы, мол, делаете! Но Ольга не умела нигаркать, ни на место людей ставить, ни носом тыкать. Она умела легко и веселовыполнять любую домашнюю работу, воспитывать детей, составлять квартальныеотчеты, готовить завтраки, утирать простуженным домочадцам носы и ставитьгорчичники. Она умела в зачатке свести на нет любой конфликт в семье, помиритьдетей, угодить свекрови, которую искренне любила просто потому, что это – мамаее обожаемого, дивного, единственного в мире мужа. Но, столкнувшись соткровенным хамством, Ольга пасовала. Она впадала в ступор, и из глаз самисобой лились слезы – по-детски крупные и горькие.

Однажды, когда они со Стасом только-только поженились, Ольгуни за что ни про что, просто по мерзости характера, обхамила продавщица вдачном сельпо. Они приехали к родителям Стаса на выходные, и Ольгу отправили захлебом, пока Светлана Петровна готовила обед, а Стас с отцом прокачивали умашины тормоза. Вернулась Ольга без хлеба и вся зареванная. Свекровь, узнав, вчем дело, только головой покачала: и угораздило сына привести такую малахольнуюневестку. Обидели ее, видите ли! Подумаешь! Ничего ужасного продавщица ей несказала, чтобы так рыдать. И вообще: не нравится тебе, как с тобой работникторговли разговаривает, – так ты не рыдай, а ответь ему, как полагается, чтобыон язык-то свой поганый прикусил и делом занимался! А то и жалобную книгу можнопотребовать и начальству пожаловаться! А нюни распускать – последнее дело.

– Как она рожать-то будет, нежная такая? – пожимала плечамисвекровь.

Но с этим Ольга вполне справилась.

…Ольга стояла во дворе автосервиса, глотая слезы. Один изпарней – не тот, что топтал клумбу, другой – обернулся к ней:

– Эй! Хозяин где?

– В гараже. Что вы хотели?

– Что хотели – вас не касается, дамочка, – буркнул парень,смерив Ольгу взглядом, и длинно плюнул на асфальт сквозь зубы. – Хозяинапозови!

Из глубины гаража появился Стас.

– Вот хозяин, – кивнула Ольга в сторону мужа.

У Стаса было странное, напряженное лицо.

– Стас? – Ольга подошла, дотронулась до его рукава. –Стас?..

– Оль, потом, ладно? – Он вывернулся из-под ее руки, шагнулнавстречу кожаным парням.

– Стас, у Маши утренник… – Ольга семенила за мужем, а тот ине смотрел на нее.

– Ты иди, иди, Оль… – сказал Стас, даже не обернувшись.

Так сказал, будто прогнать ее хотел поскорее – иди, немешай.

– Я пойду, да?

Ольга потянулась поцеловать Стаса, но тот дернул головой, ипоцелуя никакого не вышло.

– Иди уже!

Ольга доверяла мужу целиком и полностью – раз он хочет,чтобы она ушла, значит, на это есть причины. Она пойдет сейчас на утренник, апотом, вечером, они со Стасом обо всем поговорят.

Ольга быстро вышла за ворота.

Когда она ушла, кожаный парень снова вытащил сигарету,закурил, пустил дым Стасу в лицо.

– Ну что, надумал?

Пианино было расстроено, на плакате «До свиданья, осеньзолотая!» восклицательный знак заваливался на сторону, у Тани Скороходовой,изображавшей яблоко, сполз гольфик, но это все не имело никакого значения,потому что праздник все равно получился замечательный, отличный праздникполучился. Нарядные, раскрасневшиеся, девочки и мальчики так важно вышагивалипод полечку, так старательно и громко пели «Осень, осень золотая, время сбораурожая!», что Ольга все ладоши себе отбила, аплодируя. А когда Алеша Никитин изМашкиной группы прочел стихотворение, вскочила со стула и закричала: «Браво!» –с таким уморительно серьезным видом мальчик рассказывал про листья золотые,которые по двору кружат.

Машка плясала в паре со своим медведем, кружевной передникпорхал в такт шагам, толстенькие косички смешно торчали из-под красной шапочки(потому что именно Красную Шапочку Машка и изображала). Ольга, пригибаясь,прошла между рядами низких стульчиков, чтобы пофотографировать дочку, снять совсех сторон. Машка плясала самозабвенно, сосредоточенно, шевелила губами –считала шаги. Она и дома шаги считала, когда перед сном скакала по комнате своображаемым Колькой, приговаривая: и – раз-два-три-четыре, и –раз-два-три-четыре! Она топала, хлопала, супила брови – а у Ольги сердцезаходилось от нежности.

Когда танец закончился, Машка с видом театральной примывышла на поклон, сорвала овации и, энергично работая пухлыми локотками, сталапротискиваться через толпу медведей, уток, яблок и осенних листьев к Ольге.

– Ты видела меня?! Видела?! Да?!

Ольга схватила ее в охапку, расцеловала раскрасневшуюсяпосле танцев мордаху.

– Мам! Ну ты чего? У меня шапка сваливается! Ну как? Как?!

– Лучше всех! Как медведь? Не отдавил тебе ноги своимилапами?

Машка посмотрела на Ольгу круглыми глазами:

– Мам! Ты чего? Это ж не всамделишный медведь, это ж Колька!Ты разве не узнала?

Ольга чмокнула дочку в нос.

– Просто он в костюме очень на настоящего медведя похож. Дайя тебе косичку поправлю…

Косичка растрепалась, бант сполз на самый кончик. Ольгаоткрыла сумку. Где-то ведь у нее расческа была. Как обычно, то, что нужно, ненайдешь, всегда оно на самом дне оказывается.

Ольга энергичнее зашуровала в сумке. Что-то стукнуло об пол.Ну конечно! Снова коробочка с помадой! Сине-золотой Диор…

– Мам, мне назад надо… Мы сейчас петь будем! – Машка рваласьиз рук. – Потом причешешь!

Ольга наскоро затянула бант потуже, отпустила дочку, поднялас пола коробочку.