За месяцы восстановления после болезни Том вдруг обнаружил, что стал другим человеком – вспыльчивым и раздражительным ипохондриком. Он думал о сексе и любви как о чем-то постороннем, совершенно его не касающемся, о чем даже думать смешно. Он как бы сказал себе, что у него и так довольно проблем. Но, поселившись в «Школе», музыкант начал все чаще размышлять о девушке своей мечты, и рядом с привычным образом Дианы постепенно возникла другая – та, которая смогла бы его спасти, склеив его разбитую душу.

Он не способен был жить так, как Джарвис, сведя общение с другими людьми к случайным контактам. Его пугал легкомысленный образ жизни Тины, менявшей любовников как перчатки. Или Джеда, жившего отдельно от жены и ребенка и выбравшего себе в качестве друга птицу. Том стремился завести семью, хотел отношений, которые длились бы всю жизнь, становясь лишь глубже с каждым годом. Лицо, встававшее перед его внутренним взором, было очень похоже на лицо Дианы: мягкое, круглое, с ямочками на щеках, большими глазами и густыми блестящими каштановыми волосами. Она обязательно должна была быть музыкантом или хотя бы любить музыку. И еще – обладать свойствами, без которых никакая женщина не могла удовлетворить его высокие моральные требования: преданностью, умением сопереживать, материнской нежностью и способностью любить.

Как многие одаренные дети, Мюррей начал знакомство с музыкальными инструментами с блок-флейты. Позанимавшись на ней час или два, он переходил к гитаре, которая принадлежала его матери. Она играла на ней в юности, пришедшейся как раз на шестидесятые годы. У них не было фортепьяно, но в бабушкином доме стоял рояль, и мальчик самостоятельно научился на нем играть, упражняясь всякий раз, когда навещал бабушку. Вскоре он освоил и поперечную флейту.

Том был из тех, кто с легкостью играет на всех инструментах и о ком обычно говорят, что ни на одном из них они толком играть не умеют. Но последнее к нему не относилось. На флейте ребенок играл виртуозно. Никто потом не мог объяснить, как получилось, что Мюррей так и не реализовал свой талант на практике, почему он оставался всего лишь хорошим исполнителем и как вышло, что он провалил прослушивание в Национальный юношеский оркестр. Сам молодой человек объяснял это тем, что слишком много занимался в школе другими предметами, не связанными с флейтой, и не в состоянии был посвятить музыке всего себя. Его бабушка говорила родителям, что у мальчика чрезмерно разносторонние интересы и он зарывает в землю свой талант. У Тома оказался хороший голос, и он начал брать уроки пения, одновременно продолжая забавляться роялем и купленной им самим трубой, перемежая все это игрой на флейте.

Мюррей был единственным сыном и внуком в семье. Однажды, когда ему уже исполнилось пятнадцать, он гостил у бабушки в доме на Рикмэнворт и как раз намеревался поиграть на рояле, когда она провозгласила его своим единственным наследником:

– Я написала завещание и все оставила тебе, Том.

Он не знал, что ответить, и произнес только:

– Большое спасибо.

– Я не ставлю никаких условий, – продолжала старушка, – в моем завещании их нет, но мне хотелось бы попросить тебя об одной вещи. Точнее, о двух. Мне было бы очень приятно, если бы ты поступил в университет и стал изучать музыку. Впрочем, уверена, ты в любом случае это сделаешь. И еще. Оставь в покое рояль и трубу.

– Но они мне вовсе не мешают!

– Сделай это ради меня, Том, я прошу.

Подросток подумал, что это – ужасно дурацкий мотив для того, чтобы что-то делать. Или не делать. Отказываться от чего-то только потому, что кто-то тебя об этом просит? Смешно. Тем не менее он дал бабушке обещание, которое она просила, хотя про себя подумал, что прекратит только играть на рояле в ее доме, а вот игру на трубе и уроки пения продолжит. После этого делать у бабушки в гостях ему, в общем-то, стало нечего, но он не перестал туда ходить. Напротив, юноша приходил даже чаще, чем раньше. Идея любезничать с человеком, который оставил тебе кучу денег, в принципе, не нравилась Тому, но именно по этой причине он и ездил к старушке.

А еще он ей врал. Не только говорил о том, что бросил петь и играть на трубе, но еще и сочинял всякие небылицы, вроде той, что в школе его выдвинули на конкурс юных музыкантов года.

После поступления в Гилдхоллскую школу музыки и театра обманывать стало незачем. Более того, юноша уже думал, что с ложью покончено раз и навсегда, поскольку его в любом случае ждут быстрый успех, слава и богатство. В Гилдхолле, где никто не говорил ему, что он должен прекратить петь, он получал прекрасные оценки, о которых с гордостью рассказывал бабушке. Но однажды, после того как он провел с ней воскресенье, случилось то, что совершенно изменило его жизнь.

Чаще всего, когда Мюррей возвращался домой в Илинг или отправлялся послушать музыку в Центр искусств в Барбикэне, бабушка подбрасывала его до станции «Рикмэнсворт», одной из последних станций на севере линии Метрополитен. Иногда, если позволяла погода, он шел пешком. В тот день погода была отличная, и Том вполне мог бы пройтись до станции, или его, как обычно, отвезла бы туда бабушка. Но пока они сидели в саду, зашел разговор о ее соседе, мотоциклисте, который собирался поехать в Сити в семь вечера. Мюррей никогда прежде не ездил на мотоцикле, а у Энди имелся запасной шлем. По каким-то невнятным причинам он должен был ездить в Сити каждое воскресенье. Том терпеть не мог долгую и утомительную поездку на метро с несколькими пересадками через Харроу, Нортвуд и Уэмбли до Бейкер-стрит и поэтому легко согласился, чтобы Энди его подбросил.

Когда все случилось, они находились на узкой извилистой дороге, идущей вдоль Бэтчворт-Хит, и отъехали от дома бабушки всего лишь милю. Энди обогнал огромный грузовик – один из тех монстров, которым давно следовало бы запретить появляться на дороге, – и врезался в «Вольво», двигавшийся по встречной полосе. Все, кроме водителя мотоцикла, намного превышали скорость, а ему ее как раз не хватило. Том слетел с мотоцикла и ударился головой о дерево. Его спас шлем. Энди же мгновенно умер под колесами «Вольво».

Прежде чем Мюррей смог вернуться в колледж, он полгода провел в больнице. У него были сломаны нога, несколько ребер и ключица, а еще – левая рука в нескольких местах.

– Хорошо, что ты не пианист, – сказал ему хирург-ортопед.

Наверное, этот тип думал, что на флейте играют только ртом.

Тем не менее самое гнетущее впечатление на Тома оказали не многочисленные переломы, пусть и серьезные. Трагедией для него стало то, что произошло внутри его головы. Точнее, то, что, как он думал, произошло, поскольку томография головного мозга, сделанная в больнице, показала, что там нет ничего, о чем стоило бы беспокоиться. Да, он не проломил череп, его мозг не был поврежден. Но как объяснить им всем, что он совершенно изменился? Например, вспышки гнева из-за совершеннейших пустяков – это было чем-то новеньким. Да и вообще раздражительность. А головные боли? При этом молодой музыкант потерял все свои амбиции, утратил дух соперничества и самое важное – потерял свою музыку, свою любовь и потребность в ней.