Свет от окна слабо освещал её, но Алёна смогла рассмотреть небольшую икону в дальнем углу и немного успокоилась.

Старуха продолжала пристально смотреть на неё.

— Зачем пожаловала? — спросила она.

— Вы приворожили моего мужа? — спросила Алёна и сама испугалась произнесённых слов.

В этой комнате они обретали особый смысл. Как бы ни отрицала девушка существование колдовства, а находясь рядом со старухой, невольно начинала в него верить.

— Нужен мне твой муж! — фыркнула пожилая женщина, проходя внутрь комнаты. — Я уже не в том возрасте, чтобы на чужих мужей ворожить.

— Не для себя, а для Аньки, соседки моей, она Тимура всё обхаживала, а потом к вам ездила, — выпалила девушка и почувствовала что-то, от чего ещё сильнее стала тереть кожу под браслетом.

Старуха продолжала пристально смотреть на неё и уже хотела что-то сказать, но, увидев браслет на руке девушки, отпрянула, начав озираться по сторонам.

— Зачем пришла, ведьма? — бросила она Алёне недовольно. — Да ещё скрываешься, что не узнать.

— Я не ведьма, я жена Тимура. Пропал он без вести, говорят, в плен попал, а Анька перед его уходом у вас была, — проговорила девушка, — что вы ему сделали?

Старуха качала головой, продолжая смотреть по углам.

— Уходи, ничего тебе не скажу, — пробормотала она. — Если любит — вернётся.

— Я никуда не уйду, пока вы колдовство с него не снимете, — возразила Алёна, не понимая, откуда у неё силы перечить старухе.

— Уходи прочь, — сверкнула глазами та, — это мой дом, я здесь хозяйка; и пока отпускаю по добру — уходи. А своим передай, что не знала я, что твой это муж. Не видна ты мне.

Сказав это, старуха буквально вытолкала Алёну за порог и, захлопнув дверь, задвинула щеколду. Девушка хотела было вновь постучать, но ребёнок так толкнулся внутри её, что Алёна ничего не смогла, кроме как сжаться и стоять не шелохнувшись.

Только отдышалась, как услышала сигнал машины за воротами. Парень, что подвозил её, уже вернулся.

Алёна медленно пошла по ставшей вдруг скользкой земле. Пару раз чуть не упала. Ноги совсем перестали держать её. Добравшись до машины, девушка рухнула на сиденье.

— Ну что, поговорила? — спросил водитель. — Лица на тебе нет… что это старуха с вами делает, что вы такие бледные выходите?

Алёна ничего не сказала, а лишь положила руки на живот, пытаясь успокоить разбушевавшегося малыша.

Глава 6. Рождение

Вернувшись в свой дом, Алёна долго не могла успокоиться. Ей виделись глаза старухи, пристально смотревшие на неё.

И последние её слова её: «Передай своим, не знала я, что Тимур твой муж, не видна ты мне».

— Что значит — не видна? — бормотала себе под нос девушка. — Что бабка имела в виду? И почему браслет так горел, аж кожа под ним вся красная, — она разглядывала своё запястье, которое ныло от постоянного трения. — Что же со мной происходит? — произнесла она, в изнеможении опускаясь на кровать.

Сон сморил Алёну. Во сне ей виделась незнакомая деревня, с низенькими домами из круглого дерева, меж ними на земле стояли большие резные фигуры, как из детских книжек. Вокруг них с песнями ходили люди. И вроде на знакомом языке пели, но ничего не понятно.

На запястьях у всех браслеты, как у Алёны. У мужчин чёрные, у женщин красные, у детей белые. Закружилась вместе со всеми Алёна, да так, что проснулась от того, как голова кружится. Открыла глаза, а перед ней стены ходуном ходят.

Пыталась вновь уснуть, да никак. Живот начал то напрягаться, то расслабляться. Поясницу ломало, и ноги будто дрожали. Покрутившись на кровати ещё некоторое время, Алёна поняла, что пришёл срок появиться на свет её ребёнку.

Поднявшись, она взяла свою сумку, что собрала для родов, и поковыляла к домику фельдшера, что жила в середине деревни. Фельдшер была у них и за акушерку, и за медсестру.

Шла Алёна медленно, через каждые двадцать шагов останавливаясь, чтобы переждать накатывающую боль. Но она быстро отпускала, и Алёна продолжала свой путь.

Заря ещё не занялась, спали даже первые петухи. Идти было страшно. Вокруг ни души, лишь лужи и мокрая земля под ногами.

Фельдшер, привыкшая к ночным визитам больных, не удивилась Алёне.

— Проходи, — сказала она, глядя как Алёна скрутилась в очередной раз, — рожать будем.

— А может, мне в больницу? — спросила Алёна.

— Если не справимся — поедешь. Но у меня все, как один, легко рожают. Рука у меня такая — могу ребёночка и направить, и выдавить, если надо.

Последняя фраза Алёне не понравилась. Слышала она от свекрови, что фельдшер так давила ей на живот, что потом все рёбра болели, и дышать месяц не могла.

— А может, не надо давить? — робко спросила Алёна, чувствуя новую опоясывающую волну.

— Может, и не надо, — примиряюще ответила женщина, — посмотрим, как пойдёт.

А пошло не очень. Уже и петухи пропели, и солнце слабое осеннее свой максимум прошло, а Алёна всё стонала. Боль становилась чаще, перерывов между ней все меньше, силы будущей матери таяли, а результата не было.

Алёна находилась в отдельной комнате, а фельдшер заходила к ней. Сама она принимала пациентов. Сквозь пелену Алёна слышала их разговоры из-за двери, какие-то жалобы, но понять, кто приходил, не могла.

Фельдшер в очередной раз зашла к ней, пощупала живот и неодобрительно покачала головой.

Связалась с больницей.

— Что вы сегодня все рожать вздумали? — услышала Алёна недовольный голос диспетчера, раздававшийся из громкого динамика. — У нас одна машина на смене, вторая в ремонте уже неделю, а тут третья роженица за час.

— Не разродится сама девка, — ответила фельдшер, — ей бы в больницу.

— Ты уж, Иванна, сама ей помоги. Машину скоро не обещаю, — ответила диспетчер.

Женщины перекинулись ещё парой слов, и связь прервалась.

— Значит, так, — сказала фельдшер, возвращаясь к Алёне, — не идёт у тебя ребёночек. Я тебе ничем помочь не могу. Препаратов нужных нет. Я немного отдохну, а то весь день на ногах, а потом попробуем с тобой родить. Ты пока дыши глубоко и зови меня, если сильно давить будет.

Алёна не поняла, что значит «давить», но кивнула. Она потеряла счёт времени и не знала, сколько здесь находится. За окнами стало совсем темно, и лишь свет лампы под потолком бил ей в глаза.

В промежутках между приступами боли Алёна пыталась дышать и молиться. Это единственное, что приходило ей в голову, хотя в церковь она почти не ходила.

Заметив, что кожа под браслетом на руке опять начала чесаться, она вспомнила,