Перед глазами поплыло, и ноги подкосились.

– Никто не позволил бы нам забирать девушек ради такого несущественного занятия, как образование.

Пока что этот ответ казался самым честным из всех.

– Я ушла из школы в четырнадцать лет и не собиралась возвращаться.

Общественную школу на Клинтон-стрит в Нижнем Ист-Сайде можно было описать одним словом: «зверская». Может, когда-то мне и нравилось учиться, но это желание давно выбили из меня линейками по костяшкам.

– Однако мы здесь, – сказала Максин.

– Не понимаю, – пробормотала я.

Она тяжело вздохнула.

– Скоро встретишься с директрисой и все поймешь. Обвинение в убийстве слегка испортило процесс. Пришлось все делать в спешке.

– Мне очень жаль, но выбора у меня особо не было, – съязвила я.

– Мы знаем, – искренне отозвалась Максин.

– Откуда?

– Не могу сказать. Директриса очень серьезно подходит к приветственной речи для новеньких. Но не сомневайся: ты в безопасности, твой рассудок в порядке и ничего тебе не грозит.

Она развернулась на каблуках и пошла вверх по мраморной лестнице. Я последовала за ней, потому что делать мне было больше нечего. Разве что остаться тут и торчать в одиночестве посреди вестибюля, как полной идиотке. Максин быстро шагала на длинных ногах, и я с трудом за ней поспевала, торопливо извиняясь перед девчонками, которых задевала по пути. Кстати, я заметила кое-что любопытное: здесь были не только мои ровесницы, а девушки и женщины всех возрастов. Мимо прошла пожилая дама с белоснежными волосами, в спешке пробежала девочка лет десяти-одиннадцати. На некоторых даже были штаны.

Свет лился в окна, наполняя мраморный вестибюль слепящим ярко-белым мерцанием. Максин отвела меня на пролет второго этажа и дальше по боковой лестнице на третий. Ковер там был пушистый и черный – резкий контраст с белизной внизу. Золотой дамаст на стенах едва проглядывал за рядами женских портретов, ферротипов[2] и фотографий.

На одном из снимков, явно довольно свежем, компания девчонок смеялась и обнималась на фоне озера. Прямо рядом с ними висел портрет чопорной дамы в елизаветинском воротнике.

Я не знала, куда спешили остальные девчонки, которых мы видели в вестибюле и на лестнице, но явно не сюда. На третьем этаже не было никого, кроме нас с Максин.

На периферии поля зрения что-то мелькнуло, и я вздрогнула, ахнув, прижала ладонь к груди, но тут же расслабилась, когда увидела полосатую кошку. Она вышла из темного угла с молью в зубах и довольством собой на мордочке.

– Они тут повсюду, – объяснила Максин, заметив мое изумление.

– Кошки?

– Да.

– Это так задумано?

– Не совсем. Они спасают нас от моли, и большинство особо не царапается. Правда, черная с кухни любит кусаться.

Полосатая кошечка снова растворилась в тени, и мы с Максин пошли дальше по коридору.

Мы проходили мимо деревянных дверей, пока наконец не остановились перед той, на которой была аккуратно выведена цифра одиннадцать.

– Это твоя комната, – объяснила Максин.

Хотя она заверила меня, что здесь мне ничего не грозит, я все еще чувствовала легкую грусть и раздражение. Мне пришлось бросить родной район, работу, и теперь я должна жить в какой-то школе, полной чудачек? В то время как моя бедная мать сидит в палате психбольницы совсем одна, и никто ее не навещает? Конечно, Максин тут ни при чем. Если кто и виноват в моем несчастье, так это мистер Хьюс, но мне ведь надо найти какой-то выход своей досаде.

Максин толкнула дверь. На первый взгляд комната напоминала общую спальню над ателье. Здесь стояли четыре кровати, по две слева и справа от входа, но не из дешевого железа, а на деревянных каркасах ручной работы и с балдахинами.

Пышный черный ковер выгодно контрастировал с золотым туалетным столиком у дальней стены и обоями из золотого дамаста, как в коридоре. Пожалуй, мне еще не доводилось видеть такой красивой комнаты.

– Вот эта свободна, – сообщила Максин, показывая на ближайшую кровать слева. – Мы уже подготовили все необходимое. Осенняя форма лежит на постели, а в шкафу висит еще четыре. Обувь под кроватью. Соседки тебе покажут, где найти все остальное.

– Хорошо.

– Ты, наверное, сильно устала. Я три дня проспала после моего первого всплеска. Думала, голова лопнет от боли. Некоторые до недели в себя приходят. В общем, отдыхай.

Она развернулась к двери, и я выпалила ей вслед:

– Всплеска?..

Максин посмотрела на меня, вопросительно вскинув брови. Меня ужасно сердило то, как она увиливала от вопросов и хитро ухмылялась.

– Это не моя вина, – добавила я. – Не знаю, как ножницы оказались у него в шее. Я их даже не трогала!

Максин вздохнула.

– Миссис Выкоцки все тебе объяснит.

– Меня не отправят в тюрьму? – на всякий случай уточнила я, хотя нелегко было признать вслух, что у полиции есть все основания так поступить.

Максин рассмеялась и крикнула уже из-за двери:

– Пока нет!

И оставила меня одну.

Я подошла к своей кровати и провела ладонью по форме, которую для меня подготовили. Черная хлопковая блузка с пышными рукавами, которые резко сужались на локте, передник и шерстяные гетры того же цвета, черная бархатная лента на волосы и накидка – все как у всех. Меня поразило высокое качество ткани и пошива.

Больше всего я обрадовалась нижнему белью. Три идеальных корсета и три шелковые сорочки. Такого роскошного белья у меня в жизни не было. Мне уже не терпелось сорвать с себя окровавленный корсет, и я даже коротко рассмеялась от облегчения.

В зеркале у дальней стены маячило мое отражение, и я увидела болотно-зеленый синяк на шее. Впрочем, вся моя кожа теперь ощущалась как будто чужой, так что сейчас меня это не сильно волновало.

По поводу изнеможения Максин верно сказала: я чувствовала сильную тяжесть во всем теле, и в голове стоял туман. Однако я не сразу юркнула в постель. Сначала подошла к окну в алмазной раме и поднесла пальцы к узкой щели, через которую просачивался холод. С третьего этажа открывался панорамный вид на заросший Форест-парк и печальный двор академии, окруженный стеной.

Я отодвинула засов и толкнула окно – просто чтобы проверить, открывается оно или нет. Хотя прыгать с третьего этажа было высоковато. И делать я этого не собиралась. По крайней мере, пока.

Наконец я легла на кровать, не зная, как быть. Надо мной нависал балдахин из темно-красного бархата, в тон покрывалу. Я провела ладонью по подушкам, набитым гусиным пухом, и вздохнула.