– Запоете иначе, – чародейка уперлась руками вбока, – когда завтра дракон вас исхлещет, изрешетит и раздолбает вашикости. Станете мне туфли лизать и скулить, моля о помощи. Как всегда. Ядостаточно хорошо знаю вас и вообще таких, как вы. До тошноты.

Она повернулась и ушла во мрак, не попрощавшись.

– В мое время, – сказал Ярпен Зигрин, –чародейки сидели в башнях, читали умные книги и помешивали лопатками в тиглях.Не путались у воинов под ногами, не лезли в наши дела. И не крутили задом умужчин перед глазами.

– А задок-то, честно говоря, ничего себе, – сказалЛютик, настраивая лютню. – А, Геральт? Геральт! Эй, куда ведьмакзапропастился?

– А нам-то что? – буркнул Богольт, подбрасываяполенья в костер. – Ушел. Может, по нужде. Его дело.

– Конечно, – согласился бард и ударил пострунам. – Спеть вам чего-нибудь?

– А что, спой, – сказал Ярпен Зигрин исплюнул. – Только не думай, будто за твое блеяние я дам тебе хоть шелонг.Тут, парень, не королевский двор.

– Оно и видно, – кивнул трубадур.

– Йеннифэр.

Она обернулась, точно удивленная, хотя ведьмак несомневался, что она уже давно слышала его шаги. Поставила на землю деревянныйушат, выпрямилась, откинула со лба волосы, высвобожденные из-под золотойсеточки и теперь крутыми локонами спадающие на плечи.

– Геральт.

Как обычно, она носила только два своих цвета – черное ибелое. Черные волосы, черные длинные ресницы, позволяющие только гадать о цветескрытых ими глаз. Черная юбка, черный короткий кафтанчик с белым меховымворотником. Белая рубашка из тончайшего льна. На шее – черная бархотка,украшенная усеянной бриллиантами обсидиановой звездой.

– Ты ничуть не изменилась.

– Ты тоже, – поморщилась она. – И в обоихслучаях это одинаково нормально. Однако напоминать об этом, хоть, может, это ине самый скверный способ начать разговор, бессмысленно. Правда?

– Правда, – кивнул он, глядя туда, где стоялапалатка Недамира и горели костры королевских лучников, частично загороженныетемными квадратами фургонов. Со стороны дальнего костра долетал звучный голосЛютика, напевающего «Звездным трактом», одну из своих самых удачных любовныхбаллад.

– Ну что ж, со вступлением покончено, – сказалаволшебница. – Что дальше? Слушаю.

– Видишь ли, Йеннифэр…

– Вижу, – резко прервала она. – Но непонимаю. Зачем ты приехал? Ведь не ради же дракона? В этом-то, думаю, ничего неизменилось?

– Нет. Ничего.

– Так зачем же, спрашиваю, ты присоединился к нам?

– Если я скажу, что из-за тебя, поверишь?

Она молча глядела на него, и в ее блестящих глазах былочто-то, что никак не могло понравиться.

– Поверю, почему бы нет, – сказала онанаконец. – Мужчины любят встречаться с бывшими любовницами, любят освежатьвоспоминания. Любят думать, будто давние любовные игры дают им что-то вродепожизненного права собственности на партнершу. Это хорошо влияет на ихсамочувствие. Ты не исключение. Несмотря ни на что.

– Несмотря ни на что, – усмехнулся он, – тыправа, Йеннифэр. Твоя внешность прекрасно влияет на мое самочувствие. Иначеговоря, я рад, что вижу тебя.

– И это все? Ну допустим, я тоже рада. Нарадовавшись,желаю спокойной ночи. Видишь, я отправляюсь на отдых. А предварительно намеренасмыть с себя пыль и грязь. Но при этом привыкла раздеваться. Посему удались и сприсущим тебе тактом обеспечь мне минимум удобств.

– Йен, – протянул он к ней руки.

– Не называй меня так! – яростно прошипела она,отскакивая, а из пальцев, протянутых в его сторону, посыпались голубые икрасные искры. – Если коснешься, выжгу глаза, прохвост.

Ведьмак попятился. Чародейка, немного остыв, снова откинулаволосы со лба, встала перед ним, упершись руками в бока.

– Ты что думаешь? Что мы весело поболтаем, вспомнимдавние времена? А может, в завершение всего пойдем вместе на воз и подзаймемсялюбовью на овчинах, так просто, чтобы освежить воспоминания? Да?

Геральт, не зная, читает ли чародейка его мысли или удачноугадывает, молчал, криво улыбаясь.

– Эти четыре года сделали свое, Геральт. У меня всепрошло, и только исключительно поэтому я не наплевала тебе в глаза присегодняшней встрече. Но пусть тебя не обманывает моя сдержанность.

– Йеннифэр…

– Молчи! Я дала тебе больше, чем кому-либо из мужчин,паршивец. Сама не знаю, почему именно тебе. А ты… О нет, дорогой мой. Я недевка и не случайно прихваченная в лесу эльфка, которую можно в одно прекрасноеутро бросить, оставить на столе букетик фиалок и уйти, не разбудив. Которуюможно выставить на посмешище. Осторожней! Если сейчас ты скажешь хоть слово,пожалеешь!

Геральт не произнес ни слова, безошибочно чувствуя бурлящуюв Йеннифэр злобу. Чародейка снова смахнула со лба непослушные локоны, взглянулаему в глаза.

– Что ж, мы встретились, – тихо сказалаона. – Не надо выставлять себя на посмешище. Сохраним лицо. Прикинемсяхорошими знакомыми. Но не ошибись, Геральт. Между нами уже нет ничего. Ничего,понимаешь? И радуйся, ибо это означает, что я уже отказалась от некоторыхпроектов, еще совсем недавно касавшихся тебя. Однако отсюда вовсе не следует,что простила. Я тебя никогда не прощу, ведьмак. Никогда.

Она резко повернулась, схватила ушат, расплескивая воду, иушла за воз.

Геральт отогнал бренчавшего над ухом комара и медленно пошелк костру, у которого в этот момент редкими хлопками награждали выступлениеЛютика. Он посмотрел на темно-синее небо по-над черной пилой вершин. Хотелосьсмеяться. Неведомо чему.

– Эй, там, осторожней! Следите! – крикнул Богольт,оборачиваясь на козлах назад, к колонне. – Ближе к скале! Следите!

Возы катились, подскакивая на камнях. Возницы ругались,хлестали лошадей кнутами, наклонившись, беспокойно следили, достаточно лидалеко колеса проходят от края каньона, вдоль которого бежала узкая, неровнаядорога. Внизу, на дне пропасти, белой пеной среди валунов бурлила река Браа.