— Цвет чего?

— Цвет грустной сосредоточенности, — склонил я к ней лицо. — Но я готов полцарства отдать за твою улыбку. И убить того, кто тебя расстроил.

Она улыбнулась.

— Обойдёмся без жертв.  

— Рад это слышать. А ещё больше тебя видеть, — коснулся я губами её виска.

Она отстранилась, ещё не зная, что это ловушка. А я впервые был благодарен розам за их шипы. Намертво вцепившись ими в подкладку, шипастый стебель позволили мне вытащить чайную пленницу на свет божий из темницы пальто одной рукой.

Сидящая напротив пожилая женщина восхищённо улыбнулась, увидев мой «фокус», и начала бойко толкать локтем соседку, косясь на цветок. Но Моя Женщина, увидев розу, их восторг не разделила.

— Павел Викторович, — гневно развернулась она, перекрикивая диктора, сообщающего название станции.

— Тс-с-с, — пользуясь тем, что поезд притормозил и началась обычная для остановки суета, я прижал её к себе. — Давай без имён. Начнём сначала, моя прекрасная незнакомка.

Глядя поверх её головы, я протянул цветок пожилой пассажирке, что тоже заторопилась к выходу.

— Берите, берите! — ответил я на её растерянность. — Хорошего дня!

К счастью, розу она взяла. А я невозможно обрадовался тому, что у меня появилась вторая рука и тут же поторопился ей воспользоваться.

— Убери руки, — зашипела Элька, оказавшись в плотном кольце моих объятий.

— Не могу, — улыбнулся я, покачиваясь вместе с ней, как лодка на волнах, в толпе толкающих нас со всех сторон пассажиров. — Это для твоей же безопасности, — и добавил, чувствуя, как она напряжена и выискивает глазами за что бы ухватиться. — Просто держись за меня. И позволь мне позаботится обо всём остальном.

Я перехватил её одной рукой за спину, второй взялся за поручень над головой. Ей ничего не оставалось: или распластаться у меня на груди, или обнять и слегка отстраниться.

Меня устраивал любой. Но она выбрала второй вариант. И целых десять минут я безнаказанно вдыхал её запах, слушал как бьётся её сердце, делился с ней теплом и чувствовал себя как Король Лев на Горе Предков. Королём Мира, победителем, альфа, мать его, самцом, но хуже всего, чувствовал себя именно там, где и должен быть — рядом со Своей Женщиной.

Что же ты делаешь? Чёрт тебя побери!

Я прижалась лбом к его груди, не в силах этому сопротивляться. И дрожь, что пробежала по его телу, и желание, что откликнулось в моём — всё это было так знакомо, так естественно, невыносимо, сильно, что кружилась голова.    

Его рука в ответ обнявшая меня чуть крепче. Порывистый вздох. Мучительный выдох. Время, что хотелось остановить. Слепящий свет объективной реальности, что хотелось выключить. И погрузиться в сладкий мрак мечты. Сказки. Волшебства.

Однажды мы так и сделали. Забылись. Сбежали из этого мира в придуманный. Где ритм, что задавала упругая жёсткость его ягодиц, был сродни звукам священного бубна, что уводил в страну предков. Страну запретных чувств, искрящих фейерверков, блаженства в парящей над миром тишине и оглушающего счастья. Страну, где были только он, я и наше учащённое сердцебиение.

В безумие наших ночей. Синеву наших дней. Ослепляющую яркость нашего солнца. Страну, где можно обрести всё, что нельзя увезти в чемодане. Нельзя погладить, как камни чёток, перебирая пальцами. Прижать к губам. Обжечься терпким вкусом. Осушить до дна.

Чаша светлой печали нечаянной любви, заполненная до краёв украденным счастьем — этот вечный символ курортного романа, стоит на каждом морском берегу. Забрать с намоленного места этот священный Грааль — накликать на себя беду. Пытаться сорвать с губ в пыльном городе свежесть росы тех отчаянных поцелуев — погубить навсегда родник. Это закон. Истина. Скрижали, омытые слезами тех, кто рискнул разрушить всё, что строил годами: семью, устроенный быт, карьеру, ради призрака того случайного счастья.

Но вечно находятся смельчаки, которым закон не писан.

Один из этих сумасшедших сейчас и прижимал меня к себе в вагоне метро.

Но где же тот лом, что собьёт меня с его груди?

Стукните меня чем-нибудь потяжелее, пожалуйста!

Ах, да! Он же удалил мой телефон.

Спасибо!

Я освободилась из его рук и вцепилась в поручень ближе к выходу.

— На следующей выходите? — и не думал он отступать.

— А вы? — вздёрнула я подбородок.

— Да, — глянул он на часы. — Через пятнадцать минут у меня лекция по кольпоскопии. Уже вторая, между прочим. Её ведёт одна потрясающая женщина, кандидат медицинских наук. Я её фанат.

— Сочувствую бедной женщине, — усмехнулась я. — Жаль, что я её не знаю. Иначе предупредила бы, что не стоит доверять подозрительным незнакомцам, что неожиданно цепляются в метро.

Он улыбнулся. Красиво. Как всегда. В груди заболело от его улыбки.

— Так давайте знакомиться, — он первым вышел в открывшуюся дверь и протянул руку. — Я Павел.

Вышло двойственно. Вроде и представился, а вроде и помогал сойти.

— Доктор Лейман, человек и гинеколог. Врач вашей невесты, Павел, — вложила я в его горячую ладонь свою. Обречённо вздохнула.

Как же всё это было некстати. Эта встреча. Эти раздирающие душу чувства, когда тянет к нему невыносимо, но всё время приходится напоминать себе: нам нельзя. Стоп! Назад!      

Он тоже расстроился, что я напомнила: теперь мы в реальном мире. Кисло скривился. Думал, я иначе оценю его старания? Трудно не понять, что он не случайно оказался в метро, купил цветок, изучил моё расписание, наверно, выкроил часы в своём, раз ещё и на моей лекции опять собрался сидеть.  

Настроен решительно. Отступать не привык. Но это не битва двух танков в виртуальной реальности, это жизнь.  

Он нагнал меня на эскалаторе. Встал на две ступеньки ниже, окликнул.

— Эль!

Я развернулась. Покачала головой.

— Паш, нет.

Он поднялся на ступеньку. Наши лица оказались напротив, даже его чуть ниже.

Его волевое лицо. Лёгкая небритость. Я ещё помню какая она колючая. И как опьяняще умеют целовать его губы. Крупные. Дерзкие. Обветренные.  

Как же я хочу шептать в них какие-нибудь отвязные глупости, срывать с них стоны смелыми ласками. Но ещё больше хочу сказать, что его девушка в беде. Хоть у меня в голове до сих пор не уложилось всё, что она сказала, и я понятия не имею, чем ей помочь, я знаю, что наш роман сейчас более чем неуместен, как бы нас снова не тянуло друг к другу.

— Ты обиделась, что я не позвонил?

Так и простояв весь долгий подъём, глядя мне в глаза, Павел заговорил только на улице.