Сигаретную комнату, где мы уединились после обеда, мама называла «курилкой». А отец — мужской клуб.

Девочки её правда не любили. Маме тут воняло. Таньку, дизайнера по профессии, тошнило от классического викторианского стиля, вычурных фотографий на стенах и стеклянной витрины с кедровыми полками, где при постоянной температуре в восемнадцать градусов отец и хранил свою коллекцию. Ну а Лизе, дитю соцсетей, тупо не ловился вай-фай: отец строго придерживался правила, что сигара и интернет несовместимы, а разговор с отцом и тыканье в телефон — тем более.

— Я вроде уже давно не мальчик отчитываться тебе о своих решениях, — взял я первую попавшуюся сигарету наугад. — Но обещаю, поставлю тебя в известность, когда в моём ежедневнике появится пункт «свадьба».

— Постарайся внести его в свой ежедневник на ближайшие три месяца, — зазвенел в голосе отца знакомый металл.

Обрезав кончик толстой, как палец гориллы, сигары, я скосил глаза к лучине, но скорее дал себе время подумать, чем не торопясь подкуривал.

— К ежегодному собранию акционеров? — выпустил я дым. Скривился от появившейся во рту горечи. Эти разговоры определённо портили мне и вкус, и настроение.

— Семь процентов акций «Север-Золото», что обещает Пашутин в качестве приданого, были бы очень кстати к твоим сорока семи.

— Пап, ты серьёзно?

— Как никогда. Ты же в курсе, что Алескеров выкупил ещё два процента у мелких инвесторов? Ещё девять — и у него, а не у тебя, будет перевес. А ты уже давно мог бы взять компанию под свой полный контроль. Не понимаю, какого хрена ты тянешь!

— Ещё девять! — хмыкнул я. — Он эти два процента долго и мучительно выкупал больше года. Сколько лет он потратит на девять? Но даже если он наскребёт на них, всё равно у него будет сорок восемь, а у меня всё те же сорок семь, и это не контрольный пакет, — скривился я, — ни у него, ни у меня.

Я, конечно, знал про Алескерова. И почему отец злится.

Если бы в своё время он не отдал мне «Север-Золото», то, конечно, давно установил бы там свои порядки. Это было одно из его детищ, по̀том и кровью «отработанное» в лихие годы, когда шёл передел власти, ресурсов и возможностей. Тогда и была заложена основа для его нынешнего состояния и влияния.

Когда они с Пашутиным и Бельским создали свою первую финансовую компанию, у него уже родился я. А когда при поддержке «нужных» людей отец учредил «ИМЭКС-банк» никто и предположить не мог, что уже через пять лет, благодаря идее залоговых аукционов, он станет владельцем контрольного пакета нескольких значимых ресурсных компаний страны.

 С Пашутиным они пошли каждый своим путём и до сих пор были в хороших отношениях. Но идея поженить нас с Юлькой никогда не приходила ему в голову, пока мы сами не сошлись. И пока с Бельским у них не возник конфликт интересов. Когда Бельский продал свои акции «Север-Золото» не отцу, тогда и появился этот Алескеров, а отец стал спать и видеть, как скромные семь процентов Пашутина станут моими и тему с «Север-Золото» раз и навсегда можно будет закрыть.

Ну а когда выяснилось, чей внук этот Алескеров, с идеей вверить свою дочь в мои руки Юлькин отец с моим, как никогда, выступили одним фронтом.

Чёртова старая гвардия!

Вот только у меня были другие планы.

У меня были другие взгляды и на ведение бизнеса. На «Север-Золото» и на перспективы, что я видел.

На всё. Свои. В которые я не посвящал отца. Скажу больше, мы договаривались, что его помощь будет не больше чем консультативной. А в мою личную жизнь он просто не имел права вмешиваться. Никакого права, особенно морального. Но не думал, что ему придётся об этом напоминать.

— Давай я отвечу тебе так, — затушил я сигару. — О своём хрене я как-нибудь позабочусь сам. Когда ты, как тот петух, перетоптал полкурятника юных моделек, певичек и актрисок, ты ведь ни у кого не спрашивал разрешения, правда? Даже у мамы. Хотя и разводиться не собирался.

— Не смей! — подскочил он, побагровел. С сигарой в зубах, слегка располневший за последние пару лет и потерявший часть шевелюры, как никогда он напоминал Черчилля. На стене даже висел его портрет с сигарой и в котелке — намеренно состаренная реконструкция портрета Уинстона в исполнении загримированного под него отца от известного фотодизайнера. Лицо у него правда было у̀же, а взгляд тяжелее, и в целом всё же отец был посимпатичнее британского политика в свои пятьдесят девять. — Это касается только меня и твоей матери.     

— А моя личная жизнь касается только меня. Поэтому я верну тебе твои же слова, пап. Не смей лезть в неё. Никогда. И если уж доверил мне свои активы, доверяй до конца.

Я встал, глядя как он возмущённо раздувает ноздри. И если не уехал немедленно, то только из-за мамы.

Танька родилась, когда мне было десять. А Лизе и сейчас едва исполнилось двадцать. Через всё, что пришлось пройти маме, только я прошёл вместе с ней.

Я один у мамы сын, нет у мамы дочки.

Как же маме не помочь постирать платочки.

Стихотворение, что я рассказывал в детстве. Я, конечно, этого не помню. Но ни один мой день рождения не прошёл, чтобы мне радостно не продекламировали незабвенные строки.

 — Как у тебя дела, сыно? — взъерошила мои непослушные волосы ма.

— Хорошо, — улыбнулся я и подумал не про Юльку, про Эльвиру. — Правда хорошо, мам.

— У тебя глаза такие… счастливые.

— Серьёзно?

Она кивнула.

Моя добрая, маленькая, стойкая, мудрая мама, с которой мы всегда были очень близки. Наверно, только она знает каково это быть женой такого человека как мой отец. Умного. Властного. Требовательного. И только она знает секрет как угадывать то, что я скрывал даже от самого себя.

  С веранды, где мы стояли, просматривалась гостиная. И, встав спиной к солнечному весеннему дню, я любовался на сестру.

— Как она смотрит на своего очкарика! Не пойму, что она в нём нашла?

— Ты тоже заметил? Наверно, трахает её хорошо, — ответила ма невозмутимо.

Я поперхнулся воздухом, закашлялся. Укоризненно покачал головой.

— Ма-а-ам!

Она хитро улыбнулась.

— А что? Разве не это сейчас самое главное?

И успокаивающе погладила меня по плечу.

— Не торопись, если сомневаешься, сыно. Женщина, что будет смотреть на тебя так же, для меня куда важнее, чем суммы на её счетах.

«Ма, Юлька беременна», — мучительно рвалось из груди. Но я промолчал. Взваливать это на неё нечестно. Но то, что есть человек, который поддержит и примет любое моё решение — для меня было так важно услышать сейчас.

Впрочем, даже если весь мир будет против, неважно. Я уже всё решил.   

Номер телефона Эльвиры, уверенный, что он мне больше никогда не понадобится, я, конечно, удалил ещё в самолёте, когда улетал из Сочи без неё. Но номер на визитке, что она дала Юльке, калёным железом вжёгся в память. Едва покинув отчий дом, именно его я и набрал.