И это все — крошечная заметка, которая казалась еще более скромной по сравнению с целым разворотом, посвященным мужчине, забитому до смерти на Свеавеген в связи с дерби на стадионе «Френдс Арена» в Стокгольме.

Заголовок гласил: ТЯЖКИЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ, НЕСОВМЕСТИМЫЕ С ЖИЗНЬЮ. Они опубликовали его фотографию. Отец троих детей. Предприниматель. Образцовый семьянин, по словам журналистов. Сегодня в память о нем будет минута молчания сначала на «Френдс Арена», а потом на всех футбольных матчах в Швеции в течение недели.

Отбросив газету, она схватилась за телефон.

— Чем ты занимаешься? — спросила Маргарета, которая, по всей видимости, следила за ней как ястреб и тут же появилась в кухне.

— Я не по работе, — ответила Эллен и вышла в холл, чтобы спокойно поговорить. Несколько секунд она выжидала, желая убедиться, что Маргарета не последовала за ней, затем набрала номер Бёрье Свана из полиции Нючёпинга.

— У меня не появилось новой информации с тех пор, как мы беседовали вчера.

— Правда? — удивилась она. — Помимо того, что, по вашему мнению, Лив Линд получила по заслугам. Я подумала — может быть, вы захотите прокомментировать свое заявление, прежде чем я процитирую его в вечерней передаче?

— Что, простите?

— Вчера вы забыли положить трубку, так что я слышала, как вы у себя в участке говорили о Лив Линд, — и это звучало не очень-то красиво. Она трахалась направо и налево и…

— Послушайте, ничего подобного я не говорил! Кто вы такая? Почему позволяете себе звонить и обвинять меня в таких вещах? Это просто бред какой-то…

— У меня все записано. Хотите услышать?

Файл Эллен подготовила заранее, и теперь только нажала на кнопку воспроизведения.

— Хорошо слышно?

С секунду Бёрье молчал.

— Чего ты хочешь? Мы тут пытаемся расследовать убийство, а ты пытаешься выставить нас в неприглядном свете. Тебе должно быть стыдно!

Щелк.

«Мне должно быть стыдно?» — подумала Эллен, буквально представляя, как он стоит у себя в кабинете, весь красный и разъяренный. Она была рада, что ей не пришлось услышать того, что он сказал о ней. Через некоторое время она снова набрала его номер — к ее удивлению, он снял трубку.

— Никаких комментариев.

— Вы действительно делаете все от вас зависящее, если в глубине души считаете, что Лив Линд получила по заслугам? Должна признаться, я ощущаю тревогу.

— Послушай, ты, я позабочусь о том, чтобы это стало твоей последней передачей!

— Это угроза?

Теперь она сожалела, что не записала и этот разговор.

— Это полный бред, слышишь? Чего ты хочешь?

— Чтобы расследование смерти Лив Линд проводилось корректно, с уважением к потерпевшей. Разве это так странно? Желаете прокомментировать ваши коллегиальные разговоры или хотите, чтобы я включила их в утреннюю программу новостей без всяких комментариев?

Он снова бросил трубку.

Не успев даже подумать, что делает, она позвонила Уве. Тот ответил сразу же, словно сидел и ждал ее звонка.

— Подожди минутку.

Судя по звуку, он зашел куда-то и закрыл за собой дверь.

— Где ты была, черт подери? Я пытался связаться с тобой все лето.

— Теперь я здесь.

— Поднялась с петухами, да? Два месяца не проявлялась, а теперь звонишь как ни в чем не бывало!

Не давая ей вставить ни слова, он сказал:

— Наше сотрудничество больше не может продолжаться.

— Очень даже может.

Что он такое затеял? Неужели все разом сошли с ума? Уве — пресс-атташе полиции Стокгольма. Сотрудничали они давно. Эллен платила ему за то, чтобы получать информацию о расследуемых преступлениях и о событиях в полиции. Нельзя сказать, чтобы она этим гордилась, но именно так приходилось поступать большинству журналистов, чтобы получить сведения, с которыми они, в свою очередь, обращались правильно. В большинстве случаев.

— В прошлый раз мы сильно рисковали, — продолжал он.

— Это ты рисковал, и, будь я на твоем месте, была бы посговорчивее: подозреваю, что будет не очень приятно, если в СМИ просочится информация о том, как ты и твоя жена пытались захапать вознаграждение нашедшему. Хочешь знать, как я с ним поступила? Отец Люкке настаивал, что вознаграждение положено мне, поэтому я решила, что семья создаст фонд в память о Люкке, который будет поддерживать «Брис»[3] и другие подобные организации. Мама и мачеха Люкке вместе возглавили этот фонд.

Этим решением Эллен осталась очень довольна. Таким образом все могли как-то загладить то, как они обращались со своей дочерью, и вместе с тем поддержать деятельность, помогающую другим детям.

— Все я знаю, я об этом читал. И что, кем ты теперь себя возомнила? Матерью Терезой? Ты не можешь меня засадить — мы с тобой в одной лодке, и я утащу тебя за собой на дно. Наверное, тебе не надо напоминать, что давать взятки — противозаконно?

— Я только что беседовала с одним твоим коллегой из Нючёпинга, они сильно облажались. Послушай-ка вот это.

— Что ты делаешь в Нючёпинге?

— Убийство Лив Линд.

«Больше ему необязательно знать», — подумала она, открывая аудио файл.

— Это Бёрье Сван, возглавляющий предварительное следствие.

Она воспроизвела ему аудиофайл. Прежде чем Уве успел что-либо сказать, добавила:

— А еще он угрожал мне. Как ты относишься к тому, что твои коллеги позволяют себе такого рода высказывания? Правильно ли доверять им расследовать убийство с таким настроем? Получит ли Лив Линд то внимание, которого заслуживает?

— Она умерла.

Он рассмеялся.

— Извини, я не смог удержаться. Успокойся, пожалуйста.

— Что?

— Перестань, это всего лишь профессиональный сленг. Интересно было бы послушать, как вы там у себя в редакции разговариваете.

— Думаешь, шведский народ согласится с тем, что это всего лишь профессиональный сленг?

— Чего ты хочешь, Эллен?

— Я желаю знать все об убийстве Лив Линд.

Ханна медленно спускалась по лестнице. Остальные члены семьи все еще крепко спали. Стоффе вернулся домой накануне поздно вечером, у него не было сил обсуждать случившееся. Ранее днем он также не пожелал говорить об этом по телефону. Ханне трудно было заснуть, и в конце концов она перешла в гостевую комнату, чтобы не слышать храп Стоффе и поспать хотя бы несколько часов, прежде чем идти на уроки.