Ее пробрал холод, возникло чувство, что надо скорее уходить, — однако она была так близко. Может быть, тем, кто живет здесь, что-нибудь известно о Лив Линд?

Из дома вышла женщина, неся в руках кучу вещей. Эллен подошла к забору.

— Ой, сколько игрушек для малышей! — проговорила она, обращаясь к женщине, которая была примерно того же возраста, что и она сама. Женщина с пышными курчавыми волосами была одета в свободную белую тунику. Под мышкой она несла детский развивающий коврик.

— Да, я немного взялась за уборку. А мы знакомы? — прищурившись, она посмотрела на Эллен.

— Простите. Меня зовут Эллен Тамм.

Она сделал несколько шагов навстречу и протянула руку.

Женщина положила развивающий коврик на землю — он тут же начал мигать и играть какую-то знакомую мелодию.

— Ханна Андерссон, — тихо представилась женщина, пожимая руку Эллен.

— Я работаю на четвертом канале, приехала сюда в связи с убийством, — Эллен кивнула в сторону лент ограждения. — Вы ее знали?

— Нет, — ответила Ханна и покачала головой. — Все это ужасно, однако мне известно не больше, чем вам, и я уже побеседовала с полицией.

Она снова взяла в руки развивающий коврик и направилась к сараю.

— Понимаю, — проговорила Эллен. — Я ничего не вынюхиваю, просто хотела поговорить.

В чем дело, почему никто не желает с ней разговаривать? Почему все поворачиваются спиной, едва речь заходит о Лив Линд?

— Вы взволнованы по этому поводу? — продолжала она, прекрасно понимая, что нарушает некую невидимую границу.

Ханна остановилась и посмотрела на Эллен.

— Ясное дело, мы взволнованы, когда такое происходит в крошечной Стентуне, — сказала она. — Да мы все потрясены!

— Можно задать вам несколько вопросов? Я не буду использовать это в передаче, никакой камеры.

Для убедительности подняла ладони, показывая, что у нее нет скрытой камеры.

— Нет, я не хочу иметь ко всему этому никакого отношения. Извините, у меня скоро начинаются занятия.

Ханна посмотрела на часы на руке.

Вид у нее был напуганный, и Эллен поняла, что ситуация, мягко говоря, неприятная. Такой страх она не раз наблюдала у людей, с которыми ей доводилось встречаться.

Из дома вышел мужчина, высокий и статный, с тронутыми сединой висками и трехдневной щетиной. На вид ему было лет пятьдесят.

— Дорогой, — обратилась к нему Ханна. — Это — простите, как, вы сказали, вас зовут?

— Эллен Тамм.

Внезапно словно из ниоткуда возникла девочка и кинулась к ним.

— Папа! — крикнула она. Увидев Эллен, девочка замедлила шаг.

Она так похожа на Эльзу! И на саму Эллен в этом возрасте. Волосы были волнистыми, как бывает, когда спишь с заплетенными косичками.

— Ей восемь? — спросила Эллен, не успев подумать.

— Семь, — с удивлением ответила Ханна и прижала к себе девочку.

Эллен присела на корточки.

— Как тебя зовут?

— Мама говорит, что с незнакомыми разговаривать нельзя.

— Твоя мама совершенно права, — кивнула Эллен и поднялась.

— Эллен с четвертого канала, она здесь, чтобы поговорить о… сам знаешь…

— Что? — девочка подняла глаза. — Поговорить о чем?

— Ничего, моя дорогая, — ответила Ханна и погладила девочку по волосам.

— Это мой гражданский муж Стоффе, — проговорила она, обращаясь к Эллен.

Эллен всегда удивляли люди, употреблявшие слова «гражданский муж» и «гражданская жена». Это звучало так неромантично — так непохоже на спутника жизни или человека, в которого ты влюблена.

Мужчина, по-прежнему не проронивший ни слова, протянул руку для приветствия. Рукопожатие у него было крепкое, его рука и взгляд, обращенный на нее, задержались слишком надолго — Эллен стало немного не по себе.

— Стало быть, этим заинтересовался четвертый канал? — спросил он, наконец-то выпуская ее руку.

— Алиса, пойди возьми свой рюкзак, нам скоро пора идти в школу.

— Но почему…

— Пожалуйста, сделай, что я прошу.

Алиса нехотя повиновалась.

— А почему бы нам этим не заинтересоваться?

Второй раз за два дня Эллен задавали этот вопрос.

— Почему эта женщина не может быть нам интересна? Ведь речь идет об убийстве!

— Вы правы. И, конечно, для нас — тех, кто живет здесь, — это большое потрясение, но я подумал — вряд ли это интересно для всей страны.

— Я понимаю, вы потрясены, — кивнула Эллен, решив не комментировать, насколько это интересно для всей Швеции. — Извините, не буду вам больше мешать.

Она протянула Ханне визитную карточку.

— Позвоните мне, если что-нибудь вспомните — или просто захотите поговорить.

Медленным шагом Эллен направилась к машине. Обернувшись, она увидела, что пара стоит неподвижно, глядя ей вслед.

Ее не покидала мысль, что они ведут себя как-то слишком сдержанно. Когда происходит нечто страшное, люди обычно стремятся выговориться. Возможно, не перед камерой, но им хочется обсудить случившееся и задать вопросы.

Парнишка по-прежнему монотонно прыгал на батуте — Эллен ощущала затылком его пристальный взгляд.

Вопросы доктора Хиральго по-прежнему вертелись в голове, когда она выезжала с парковки. Почти два часа провела она у него, поскольку это была их первая встреча и он хотел составить себе впечатление об Эллен. Теперь она чувствовала себя совершенно вымотанной, усталость разливалась по телу.

Они должны начать с самого начала — вот что он предложил. Проговорить, что именно случилось в тот день, когда пропала Эльза, и переработать воспоминания. Подружиться со своей историей. А не подавлять чувства, как поступала Эллен все эти годы. Он много говорил об однояйцевых близнецах, о том, какими сложными могут быть их взаимоотношения и что происходит, если один умирает. Как тяжело оставшемуся жить дальше и как он может ощущать свою вину в смерти брата или сестры, вину за то, что сам он выжил. Именно поэтому Эллен никак не может отпустить гибель Эльзы. Эти разговоры она бесчисленное множество раз слышала от разных психологов, психотерапевтов и других, кто пытался понять ее и помочь, — однако это не помогало, все они старались поместить ее в какой-то раздел психологической науки, от чего ситуация только усугублялась. Сердце начинало биться так отчаянно — казалось, вот-вот остановится.

Что ты помнишь? Что ты делала? Что ты чувствовала?

Все казалось смутным и расплывчатым. Чувство вины смешивалось со злостью и отчаянием. Беседы с доктором Хиральго ничего не исправят — только разворошат то, о чем ей не хотелось бы вспоминать.