позже наблюдал за Джеффом, отмечая его страх перед школой, его неловкость и отсутствие друзей, мне пришло в голову, что он, вероятно, унаследовал от меня тот же самый страх. Поскольку я испытал это раньше него, я сочувствовал сыну и думал, что понимаю его чувства. Но верно и то, что, поскольку по мере взросления я познакомился с этим страхом, он стал менее ужасным, и с годами я смог создать жизнь, которая, казалось, текла как любая другая жизнь. Мне удалось получить образование. У меня была семья и работа. Несмотря на страхи, чувство неполноценности, ужасную застенчивость и неуверенность, мучавшие меня в детстве и все еще остававшиеся во взрослой жизни, – несмотря на все это, – я жил тем, что я и другие люди считали нормальной жизнью. И вот, когда я увидел те же самые черты, проявившиеся в Джеффе, они не показались мне особенно опасными или пугающими. Меня мучили те же страхи, что и его, но с годами я научился справляться с ними и наконец преодолел их. Поскольку я научился жить с ними, я не видел причин, по которым мой сын тоже не мог бы к ним приспособиться.

Теперь я понимаю, что был неправ: состояние Джеффа было намного тяжелее, чем когда-либо было у меня в детстве. Там, где я страдал от застенчивости, Джефф начал страдать от почти полной изоляции. Там, где я испытал силу странного очарования, Джефф начал попадать во власть глубокой извращенности. Теперь, когда я смотрю на его фотографии того периода, я удивляюсь всему, что, должно быть, уже тогда формировалось в его сознании. Я также задаюсь вопросом, были ли какие-либо видимые признаки этой тьмы. Мог ли я заметить их мельком, если бы был более внимателен? Осознал бы я их пугающую, мимолетно промелькнувшую мимо меня суть, или быстро клеймил их ярлыком «детские проблемы» и махнул рукой, надеясь, что взрослая жизнь принесет лекарство от того, что я чувствовал, но не мог четко понять? Был ли какой-нибудь способ, с помощью которого я мог бы вырвать своего сына из челюстей, которые начали пожирать его?

Когда я задаю себе эти вопросы, ко мне неизменно приходит одно и то же воспоминание. Однажды, вскоре после того, как мы покинули Пэммел-Корт, я возвращался домой с работы и увидел Джеффа одного на краю лужайки. Шел дождь, и он был одет в зимнюю куртку и шапочку-чулок. Когда я приблизился к нему, я увидел, что он размахивал руками в воздухе, его собака Фриски громко лаяла, дико кружа вокруг него. На мгновение мне показалось, что они играют вместе, но когда я въехал на подъездную дорожку, я увидел, что Джефф увяз в грязи на краю лужайки и отчаянно пытается выпутаться. Он громко рыдал, огромные слезы каскадом катились по его лицу, и я мог видеть, что его страх быть утянутым вниз или поглощенным землей поверг его в настоящую панику.

Я подбежал к нему так быстро, как только мог, вытащил из грязи и поднял на руки. Я видел, как его лицо озарилось огромной радостью и чувством спасения. Он улыбался и плакал одновременно, все его существо переполняло огромное облегчение от того, что кто-то наконец увидел его страдания и вытащил его из засасывающей земли. Он наклонился ко мне, его руки крепко обвились вокруг моей шеи, и приблизил свое лицо очень близко к моему. Я до сих пор помню сладость его дыхания и огромную благодарность, которую видел в его глазах.

Теперь я знаю, что, должно быть, чувствовал мой сын в тот момент. Его родной отец спас его от того, что виделось ужасным исходом, и, возможно, своим юным умом в тот момент он поверил, что я всегда смогу увидеть надвигающуюся беду и спасти от нее.

Но та часть Джеффа, которая была в наибольшей опасности, была невидима для меня. Я мог видеть только те стороны его характера, которые он решал показать, и они напоминали некоторые из моих собственных черт – застенчивость, конформность, склонность уходить от конфликта. Полагаю, как и большинство отцов, я даже находил некоторое утешение, возможно, даже некоторую гордость, думая, что мой сын немного похож на меня.

Мы снова переехали, когда Джеффу было семь, на этот раз в съемный дом в Барбертоне. Я предполагал, что он справится с этим по-своему. Конечно, это снова бы его дезориентировало, но мне казалось, что научиться справляться с переменами само по себе было уроком. В конце концов, перемены – это часть жизни, то, чего никто не может избежать. Переехав в очередной раз, Джефф бы всего лишь получил еще один урок, как научиться приспосабливаться к новым обстоятельствам.

Но к тому времени, конечно, Джефф уже был вынужден привыкать не только к новому дому. За несколько месяцев до этого Джойс родила нашего второго сына, Дэвида.

У Дэвида, в отличие от Джеффа, трудными были только первые несколько месяцев. Он страдал от колик и не давал нам с Джойс спать по ночам. Это усилило напряжение, которое неуклонно нарастало между нами двоими, и наши с Джойс отношения стали значительно сложнее.

Все это еще усугублялось тем фактом, что Джойс впала в глубокую депрессию. Она была чрезвычайно раздражительной и большую часть времени лежала в постели. Из-за этого большая часть обязанностей по дому и воспитанию детей легла на меня. Я стал посещать службу в церкви вместе с Джеффом все реже и реже, пока наконец не пришел к выводу, что могу духовно расти, просто читая Библию дома.

Некоторые из этих домашних обязанностей, впрочем, были довольно приятными. Я с теплом вспоминаю двухмильные прогулки, которые мы совершали с Джеффом и Фриски на ферму, где покупали яйца. Затем мы возвращались, и я готовил завтрак для всей семьи. Затем, в субботу днем, мы с Джеффом навещали соседний Барбертон, штат Огайо, чтобы заказать нашу обычную газировку с шоколадным мороженым – привычка, перешедшая к нам из жизни в Эймсе, штат Айова.

Однако мои отношения с Джойс были не такими приятными. Хотя как сказать… Мы часто спорили и даже ссорились, но неизменно держались в рамках приличий. Мы не кричали друг на друга. Мы не бросались вещами. Мы сходились в поединке, но затем покидали поля боя. И при всем при этом были и хорошие времена! Да, чередовавшиеся с плохими, но были. Тогда мне не пришло бы в голову сказать, что наш брак начал разваливаться.

Дейву было пять месяцев, когда мы переехали в Барбертон. Это было в апреле 1967 года, и малютка спал в объятиях Джойс, когда мы ехали в наш новый дом. Джефф же сидел